МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
Я родился и рос в деревеньке Боры бывшего Ледского района Ленинградской области. Мой отец Фёдор Фролович работал в колхозе счетоводом. Мать Антонина Васильевна – дояркой. С нами жила бабушка по отцу Пелагея Васильевна. Через два года после меня родился брат Толик, и стало нас пять человек. По тем временам не ахти какая большая семья. И всё же. Своих дедушек мне видеть не пришлось. Дед по отцу Фрол Фролович умер – вот до чего допил горькую. Дед по матери Василий Борисович Борисов погиб под Ригой в Первую мировую войну. Был он, как рассказывали деревенские мужики, саженного роста и обладал огромной физической силой. Ружей в те годы у мужиков не было, и дед Василий ходил один на медведя с рогатиной. Отправляясь на войну за царя-батюшку, сказал: «Или грудь в крестах, или голова в кустах». Крестов заслужить не успел. А голову сложил. И за кого?! За царя, да живо-глотов-помещиков, да за капиталистов.ДЕТСТВО
Но я рос уже в советское время. Чтобы как-то разнообразить семейный стол, довольно-таки постный, с шестилетнего возраста научился удить рыбу. В протекавшей возле деревни речке Вердуге и в близлежащих озёрах рыбы водилось тогда много. Но снасти были примитивные, и удить по-настоящему я ещё не умел, а всё же рыба на столе была часто. И в лес по грибы-ягоды с одногодками ходил, по огороду матери помогал. И в школе учился. А в мире было неспокойно. В 1933 году в Германии к власти пришёл Гитлер. И вскоре начались захватнические войны. О том, что, несмотря на заключённый мир, война с немцами будет, деревенские мужики говорили всё чаще и увереннее. И тут сомневающихся не было. А вот в том, кто кого, сомневающиеся были - люди помнили уроки Первой мировой войны, когда Россия терпела на фронте поражения. Но они помалкивали, потому что за такие сомнения можно было угодить на Соловки или в какой-либо другой сталинский лагерь. Взрослые жили тревожно, а мы, малышня, смотрели на жизнь восторженными глазами. И нам казалось, что мы живём лучше всех на всём белом свете. И только войдя в зрелый возраст, я стал понимать, что и до войны мы жили бедно. Дома деревянные, крытые в лучшем случае щепой, а то и соломой. В домах самодельные шкафы и буфеты, столы и табуретки, большущие, тяжеленные лавки. Освещались керосиновыми лампами. Жители держали коров – по одной на двор, больше не разрешалось. Ну и ещё коз, овец, домашнюю птицу. За покупками ходили или в соседнюю деревню, или в райцентр за 30 километров. Ни магазина, ни клуба, ни радио в нашей деревне не было. На всю нашу деревню, где проживало больше ста человек, была одна балалайка и одна гармонь. На балалайке играла старая дева Полина Брюхова. Под её игру летом на улице, а зимой в чьём-нибудь доме молодёжь пела и плясала. На гармони играл дед Финоген, но лишь когда бывал под мухой. Но так как мужики до войны пили очень редко, а женщин я вообще не видел пьяными, то и слушать игру Финогена приходилось не часто. На гулянках плясали русского, барыню, вошедшее в моду «Яблочко», «Семёновну». Танцевали «Коробочку», «Светит месяц», «Подэспань», краковяк и начавшие входить в моду вальсы и танго. Ну а самым зажигательным, самым ярким был танец-пляска с ироничным названием «Лехой». Танцевали его в четыре, в восемь или в двенадцать пар. Кружились и выбивали дроби так, что даже зимой намокали от пота рубахи. И все гулянки-пляски по-трезвому! Вечером веселились, а утром следующего дня шли на низкооплачиваемую колхозную работу – за трудодни-палочки. Вот так и жили. И надеялись на лучшие времена. Они, может, и наступили бы, но… Всё рухнуло вдруг, в одночасье. Началась та страшная, тяжёлая и самая кровопролитная война - Великая Отечественная.ЦЕНА ОШИБКИ «МУДРОГО» ВОЖДЯ
Деревня проводила призванных на войну мужиков. Мы, пацаны, вместе с плачущими женщинами – матерями, жёнами, сёстрами - проводили их за околицу. Я, помню, оседлав прут, будто лихого коня, бежал вдоль дороги и, сшибая другим прутом, как саблей, головки одуванчиков, во всё горло кричал: «Ну, теперь наши немцам дадут!» Откуда была такая уверенность у пацана? Так ведь нам же с ранних лет внушали, что от тайги до британских морей Красная армия всех сильней. И мы с упоением пели «Три танкиста» и «Если завтра война». И ещё из одной бравурной песни гимном для нас звучали слова: «Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде, мы начеку, мы за врагом следим. Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». А как получилось? А получилось так, что уже в середине июля немцы заняли Псков, а через несколько дней пришли и к нам. Этого не могли понять не только мы, малышня, но и взрослые люди. После войны, став взрослым мужиком, я узнал, что основная часть наших войск и техники была сосредоточена у западной границы на так называемых Львовском и Белостокском выступах. Туда-то и был нанесён немцами главный сокрушительный удар. Наши войска были частично уничтожены, частично разбежались, а большая часть попала в плен. И перед гитлеровцами на первых порах открылась огромная, очень слабо защищённая территория. Вот они и пришли не только к нам на Псковщину, но и к Ленин-граду, к Москве, на Кавказ и даже к Волге. Поверил наш «мудрый» вождь Сталин Гитлеру, и эта его ошибка обошлась стране в десятки миллионов погибших, искалеченных и обездоленных людей. В тысячи и тысячи сожжённых, разграбленных и разрушенных деревень, сёл и городов.ТО НЕ ДЫМ, МАЛЬЧИК, ТО НЕМЦЫ ПЫЛЯТ…
В тот памятный день, когда в нашу деревню пришли враги, я удил на речке Вердуге рыбу. И вдруг увидел за деревней огромный столб дыма. Смотав удочку, побежал домой. Возле деревни мне повстречались мокрые от пота лейтенант и два красноармейца. - Мальчик, - обратился ко мне лейтенант, - далеко ли до деревни Загорье? - Пять километров, - отвечаю. - А есть путь покороче? - Есть. Но надо идти лесом. - А ну-ка растолкуй. Растолковав что да как, я спросил: - Дяденька лейтенант, а что там за дым? - То не дым, мальчик, а пыль. Это едут на машинах немцы. Я припустил к дому. И вдруг сразу за деревней, с другой её стороны, грохнула граната и бабахнуло несколько винтовочных выстрелов. Там, как оказалось, несколько красноармейцев устроили засаду. И когда к тому месту подъехали немецкие мотоциклисты, открыли по ним огонь. Значит, не все бежали, как зайцы. Кто-то сопротивлялся и сражался. Два немецких солдата были убиты и один ранен. Раненый, катаясь по траве, стонал и кричал истошно: «О, майне мутер! О-о, майн гоот!» Дед Архип, побывавший в плену у немцев в Первую мировую войну и потому знавший много немецких слов, усмехнувшись, сказал: «Что, сучий ты выродок, как попало тебе в задницу русского свинца, дак ты и мать, и Бога вспомнил. Погодите, гады. То ли ещё будет!» Враги тогда не тронули жителей деревни, но разорили ульи, застрелили десятка два кур и закололи свинью.ПОД ЧУЖИМ ЯРМОМ
Но это были цветочки. А ягодки пришли, когда на захваченной врагами псковской земле началось и стало разрастаться партизанское движение. Наступил даже такой период, когда на псковской земле появился так называемый партизанский край, откуда немцев изгнали ещё до прихода регулярных частей Красной армии. Мой отец, как грамотный человек, был назначен заведующим сельским магазином. На этой работе он пристрастился к спиртному. Допился до того, что подхватил чахотку и умер, не прожив и 32 лет. Мама при помощи своих братьев – офицеров Красной армии – сумела уйти из колхоза и уехала в город. Там снова вышла замуж. А мы с младшим братом Анатолием остались жить в деревне с бабушкой по отцу. Немцы колхозы упразднили. Землю разделили по паям. Бери хоть один, хоть десять паёв, но обрабатывай и плати налоги. И те мужики, что не были взяты на войну, брали много земли. Ну а мы… Мы малы, а бабушке уже за семьдесят, к тому же она инвалид. Поэтому нам бы свой-то огород путём обработать. И взяли мы лишь четверть гектара земли. А зимой 1941-1942 года наступил голод. Откуда-то появились блохи и вши. По деревням пошёл гулять сыпной тиф. Люди, ослабленные голодом, стали умирать. От врагов медпомощи не было. Исчезли магазины. И негде было купить соли, спичек, керосина. Пришлось вспомнить об огниве и лучине. Плюс ко всему деревню одолела цинга. Но зиму кое-как пережили. А весной 1942 года деревенский сход назначил меня пастухом мелкого скота – овец, коз и телят. Получив ироничное прозвище «капитан» («полковником» прозвали в шутку взрослого мужика, который пас коров), я в начале мая приступил к своей далеко не легкой работе. Скот приходилось пасти с раннего утра и до позднего вечера, потому что хозяева скота, дорвавшись до своей земли, работали от утренней зари до ночной звезды. И пастуху не давали ни праздников, ни выходных. За весь пастбищный сезон заплатили мне восемь пудов ржи и восемь пудов картошки.НЕ ДАДУТ ВРАГУ ПОЩАДЫ ПАРТИЗАНСКИЕ ОТРЯДЫ
А немцы тем временем начали зверствовать. Мирных жителей за связь с партизанами и помощь им секли плетьми, изуверски пытали, вешали и расстреливали. Сжигали целые деревни, зачастую с людьми. Страшное было время. Но несмотря на это то тут, то там появлялись всё новые партизанские отряды. То тут, то там взрывались склады и мосты, летели под откос вражеские эшелоны с живой силой и техникой. «Смерть за смерть» - таков был лозунг псковичей. У партизан даже песня своя была. Мне запомнились из неё такие слова: «Строчит «максим» - не сунешься в лощину, бьёт автомат – свинцовый ураган. Запомнит враг советскую Псковщину и не забудет псковских партизан!» Красная армия уже наступала. И потому гитлеровцы свирепствовали всё сильнее. Выйдешь, бывало, вечером на улицу и видишь, как над лесом поднимаются огромные зарева: это немцы жгли дома и деревни. Мы тоже боялись погибели и однажды всей деревней ушли в лес. Жили в землянках. И в одну из февральских ночей 1944 года услышали в стороне соседней деревни Стаи винтовочно-автоматную стрельбу, а затем и грохот пушек. Выбежав на опушку леса и увидев над Стаями зарево, мы поняли, что за Стаи идёт бой. Потом узнали, что через эту деревню отряд гитлеровцев пробивался просёлочными дорогами из города Луги в город Псков. Но при выходе из Стай был обстрелян партизанами. Гитлеровцы остались в деревне и приготовились к обороне. И намеревались сотворить ещё одно зло: в один из домов загнали жителей и хотели поджечь, но тут подоспела наша армия. Вражеский отряд был уничтожен, но были убиты и ранены несколько десятков красноармейцев и партизан. Утром следующего дня взрослые послали нас, подростков, в разведку. Мы тайком подошли к своей деревне и узнали – там наши. Так 14 февраля 1944 года мы обрели долгожданную свободу, а 18 февраля того года был освобождён и наш район.ДЕРЕВНЯ ВЕРНУЛАСЬ С ВОЙНЫ
Началось очень трудное восстановление деревни. Надо было строить сожжённое врагами жильё (в нашей деревне немцы спалили 42 дома и все хозяйственные постройки), засевать зерном и льном колхозные поля, сажать картофель. За семенами ходили пешком в райцентр за десятки километров и носили на себе в мешках. Лошадей не было, а уж о технике и говорить нечего. Женщины впрягались в плуг и пахали поля. Мы, подростки, копали землю лопатами. И чтобы заработать трудодень, на который не знали, что получим, надо было вскопать две с половиной сотки задеревеневшей за время оккупации земли. После работы мы шли в лес и сдирали с берёз кору, которую толкли в ступе и мололи на ручных жерновах. Затем из трех горстей берёзовой муки, смешанной с одной горстью муки ржаной, замешивали тесто и пекли хлеб. Хлеб получался чёрный, грубый и горький. Так и выживали. И облегчённо вздыхали, когда на лугах появлялась съедобная трава – щавель, сыта, лебеда, картофельная ботва. Весть о Победе мы встретили в поле с лопатами в руках. Стали возвращаться с войны мужики. Не все, а, пожалуй, один из десяти ушедших. Кто израненный, кто контуженный. И прожили они недолго. Но жизнь продолжалась. Трудная, полуголодная. В январе 1950 года моя мать (она вернулась в деревню сразу после войны – её второй муж погиб на фронте) с моим братом Анатолием заработали на трудодни два пуда ржи, да и те оказались с овсюгом. Колхозников ведь рассчитывали по остаточному принципу. Сначала выполнялись госпоставки, потом создавался семенной фонд, потом заготовлялся фураж. А что оставалось на жизнь колхозникам? К тому же надо было платить огромные налоги. Платили даже за улей, за яблоню в саду. Если семья держала корову, то обязана была сдать государству за год 360 литров молока и несколько килограммов масла. Кто имел куриц, сдавал и яйца. А если колхозник вырастил и зарезал поросёнка – сдай его шкуру. Сколько помню себя в те годы, мне всё время хотелось есть. Ведь даже спустя несколько лет после войны мы не ели чистого хлеба. И каким же лакомством был кусочек чистого ржаного хлеба, посыпанный солью! Нашей семье в те годы ещё повезло: я уже работал в местном леспромхозе. Сначала на разных работах за очень низкую оплату, потом сумел перейти в бригаду по строительству и ремонту лесовозных дорог, где платили побольше. Позднее меня, жиденького юнца, взял в напарники маститый лесоруб Иван Иванович Толокновский. Работать стало тяжелее, но зато заметно вырос заработок, которого стало хватать не только на скромную еду, но и на простенькую одежду и обувь.Я СЛУЖИЛ В ГЕРМАНИИ И ТАМ УВИДЕЛ ТО, О ЧЁМ НЕ ВЕДАЛ РАНЕЕ 30 марта 1951 года меня призвали в армию. Прошёл я курс молодого бойца в отдельном стрелковом батальоне и был отправлен служить на территорию ГДР (теперь уже бывшей). Служил сначала в отдельном сапёрном батальоне. Потом, как отличника боевой и политической подготовки, меня взяли в 71-ю отдельную роту специального назначения. Что в сапёрном батальоне, что в той роте служить было тяжело. Но я с раннего детства был закалён физически, и служба давалась мне легко. Я очень гордился, что годен для службы в армии, что смогу, если понадобится, с оружием в руках встать на защиту Родины. Да, в то время служба в армии была в почёте. Мне и моему поколению пришлось служить три года. Это был порядочный срок. А служба на чужбине казалась ещё длиннее. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминал свой дом, родственников, друзей… Мне, как и другим военнослужащим 71-й роты, частенько приходилось бывать в немецких лесах, ходить и ездить по немецким полям, бывать в малых и больших населённых пунктах. И я видел, убеждался, что разбитые нами в пух и прах немцы жили куда как лучше нас. Вот что увидел я в тогдашней немецкой деревне. Первое, что бросалось в глаза, - асфальтовые и гравийные дороги. Такие дороги были проложены даже к отдельно стоящим домам. Дома кирпичные, просторные, крытые черепицей. Просторные на-дворные постройки. Напротив каждого дома – водоразборная колонка. Везде большие огороды и сады. Всюду электроосвещение. Везде образцовый порядок и чистота. Вдоль каждой дороги растут яблони, груши, вишни, черешни. А зайдёшь в магазин - от обилия товаров разбегаются глаза. И всё куда дешевле, нежели у нас. Личных машин в те послевоенные годы у немцев было мало. Зато в каждом доме от одного до нескольких велосипедов. А у нас на всю деревню, в которой до войны было 62 жилых дома, лишь один велосипед, да и тот у председателя сельсовета.
ИМЕЮ ПРАВО СРАВНИТЬ Ну вот я и написал вам вкратце о том, как жилось в войну и в первые годы после войны. Мне уже без малого восемьдесят. И это значит, что я могу сравнивать жизнь прошлых лет с нынешней жизнью. В советские годы было много хорошего и много плохого. Первое, что было плохо, – недостаток продуктов питания и товаров первой необходимости. Но хорошо, что при Сталине то и дело снижались цены, и это укрепляло в людях надежду на лучшую жизнь. После его смерти, когда премьер-министром стал Георгий Маленков, были отменены губительные для крестьян налоги. Но не очень умный, взбалмошный руководитель страны Хрущёв, почувствовав в лице Маленкова опасность для себя, засунул его в дыру. И перемен к лучшему, какие бы могли свершиться при Маленкове, не произошло, а хрущёвский «коммунизм» полетел в тартарары. При Леониде Брежневе страна перестала развиваться. Получился так называемый застой. Потом один за другим пошли дряхлые, больные руководители. Молодым и, казалось, энергичным был Горбачёв. Но… при Горбачёве в сельских магазинах продуктов питания почти не стало. А из промтоваров… Хлопчатобумажные носки, и те мы покупали по карточкам. Не очень умным был Ельцин, к тому же крепенько любил выпить. Но именно он решился на кардинальные перемены в стране. И теперь даже в сельских магазинах есть то, что когда-то было лишь в больших городах. В магазинах полно продуктов, причем разнообразных. Плюс к этому автолавки, которые несколько раз в неделю приезжают в деревни. И тут, как говорится, бери - не хочу. Другое дело, что денежек маловато. На пенсию не разбежишься. Тем не менее мы теперь живём в разы лучше, чем жили раньше. Но тут, признаться, меня теребит за язык вот какой нюанс. Я работал лесорубом, и пенсия у меня не самая маленькая. А каково тем, у кого она минимальная?
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
