Житель Крайнего Севера Петр Тимофеевич купил двухнедельную путевку в один из хакасских санаториев на свои деньги. И хотя он заранее забронировал путевку, проживание ему досталось не в основном корпусе, а в особняке на четыре номера. Несколько таких особняков выстроились в ряд метрах в 50-75 от основного корпуса и несколько ниже. То есть это каждый раз надо было топать пешком в горку или вниз - на процедуры, в столовую, в клуб на танцы или какой концерт и обратно, по нескольку раз в день, в любую погоду. А погода в августе здесь задалась неважная, все время шли дожди, тропинка была мокрая и скользкая. Петр Тимофеевич в первый же день поскользнулся и так шарахнулся коленкой с больным суставом об эту самую тропинку, что у него полетели искры из глаз.
Петр Тимофеевич прихромал в отдел реализации и проникновенно спросил у давешнего менеджера, что вчера втюхал ему этот чертов особняк: можно ли что-то сделать для него в порядке исключения как для жителя Крайнего Севера. Менеджер близоруко сунул свой мясистый пористый нос в монитор компьютера, пощелкал клавиатурой и с сожалением ответил, что нет, все номера в основном корпусе заняты. Правда, есть вот один свободный, но люксовый, и за него надо прилично доплатить. «Приличие» это оценивалось в десять тысяч.
- Пойдет! – обрадованно сказал Петр Тимофеевич (деньжата у него были – отпуск-то у него был северный, трехмесячный, соответственно, и отпускные немалые), отслюнил эту несчастную десятку, забрал ключ и пошел обживать свои апартаменты.
Открыл дверь и офигел. Это действительно были апартаменты. Во всяком случае, не меньше однокомнатной квартиры: с прихожей, ванно-туалетной комнатой, гостиной, спальней с шикарной двуспальной кроватью, с балконом! А еще в номере были холодильник, телевизор, телефон, мягкие диван и два кресла, буфет, весь заставленный посудой. Петр Тимофеевич снял туфли и по мягкому ковру прошел в спальню, присел на кровать, попрыгал. Кровать была упругая и будила в нем смутные желания. Он подумал: вот бы сейчас сюда его жену Лизавету Григорьевну, уж они бы тряхнули стариной на этой пружинистой и совершенно не скрипучей кровати! Но где Лизавета Григорьевна, и где он?
Однако мы затянули прелюдию к нашему рассказу. Короче, уже в тот же день Петр Тимофеевич, напрочь забыв про свою Лизавету Григорьевну, познакомился с соседкой по их диетическому столу, молодящейся тетенькой лет пятидесяти – практически его сверстницей. Ее звали Валентина (по отчеству она себя называть не разрешила), и оказывается, она поселилась в том самом особняке, от которого отказался Петр Тимофеевич. А Петр Тимофеевич не преминул прихвастнуть, какие шикарные апартаменты он занимает. Один, совершенно один! И при этом многозначительно поглядывал на свою соседку. А та нервно хихикала, делала вид, что смущается, и опускала аляповато подкрашенные очи долу. В общем, дела у них, похоже, шли на лад. Правда, Петр Тимофеевич насмелился пригласить Валентину «на экскурсию» в свои апартаменты лишь через пару-тройку дней их чисто платонических отношений, как то: степенных бесед в очередях на процедуры, неспешных прогулок вокруг корпуса санатория, больше похожего на какой-то вычурный замок с романтическими башенками, стеклянными балконами-террасами и прочими архитектурными прибамбасами.
А в тот субботний вечер, после сытного ужина (подавали паровую форель, два вида салатов, блинчики и еще по здоровенному ломтю ярко-красного арбуза), они сходили на танцы, прокружили два тура вальса, и у раскрасневшейся Валентины закружилась голова. Петр Тимофеевич вывел ее, заботливо поддерживая под локоток, из душноватого танцевального зала в холл и, не задавая лишних вопросов, повел Валентину с первого на второй этаж, к своему номеру. Валентина покорно семенила рядом с ним, нервно вздыхая, и эта покорность все больше и больше возбуждала его. Валентина перед этим призналась Петру Тимофеевичу, что уже лет пять как в разводе, а Петр Тимофеевич, в свою очередь, скорбно сообщил ей, что он вдовец. В общем, ничто не препятствовало возникающему между ними роману, логическое и самое желанное продолжение которого сейчас должно было проследовать в шикарном номере Петра Тимофеевича, на его такой зазывно упругой постели.
Но сначала Петр Тимофеевич, как истинный джентльмен, выставил из холодильника заранее прикупленные им в санаторном кафе бутылочку винца, фрукты, конфеты. Они выпили по бокалу вина, потом он неловко, через журнальный столик, притянул к себе Валентину и ткнулся своими сухими жесткими губами в ее мягкие, влажные и призывно полуоткрытые губы. Она ответила на поцелуй, и они, не сговариваясь, встали с кресел и через три шага оказались в спальне.
Но только они торопливо разделись, как Валентина ойкнула и, как была, голышом, побежала… в туалет.
- Ты куда? – запоздало и с недоумением крикнул ей вслед Петр Тимофеевич. Громкие характерные звуки, донесшиеся из туалета даже через закрытую дверь, довели до сведения Петра Тимофеевича, что у его гостьи банальный понос. Еще не зная, смеяться ему или возмущаться, Петр Тимофеевич вдруг и сам почувствовал резь в животе, и ему так же срочно захотелось в туалет.
- Валентина, вылазь, мне тоже сюда надо, - осторожно поскребся в дверь туалета Петр Тимофеевич.
- Погоди, миленький, еще немного, - проскулила Валентина из-за двери. – Или сходи пока к соседям…
- Какие соседи! – взорвался Петр Тимофеевич. – Я никого здесь еще толком не знаю. Вылазь, тебе говорят!
Зафырчал сливной бачок, потом зашумела вода в душевой. Петр Тимофеевич, обхватив бурчащий и стонущий на все лады живот руками, заорал:
- Да ты что, издеваешься?
Не успела Валентина открыть дверь, как Петр Тимофеевич, отпихнув ее, влетел в туалет и даже не запершись плюхнулся на унитаз. Через секунду он стал издавать звуки еще более сложной модуляции и куда громче, чем Валентина. Вот это было истинное наслаждение! Куда там сексу! О Валентине Петр Тимофеевич думал уже с досадой.
- Валентина! – с кряхтеньем крикнул он из туалета. – Будешь уходить, просто прикрой дверь!
Но Валентина уже снова заблеяла под туалетной дверью:
- Пе-е-етр Тимофеевич, ты скоро?
- Иди к себе! – заорал вне себя Петр Тимофеевич. – Или вон спустись на первый этаж, там у фито-бара есть сортир!
- Не дойду я, - заплакала Валентина. – Чем ты меня таким угостил, паразит?
- Почему я-то? – оскорбился Петр Тимофеевич. – А может, это нас в столовой чем-то несвежим накормили…
Но Валентина, уже, кстати, одетая, не дослушав его, устремилась в туалет. Вот так они и провели остаток этого безнадежно испорченного рандеву, до утра сменяя друг друга в клозете. Потом выяснилось, что не они одни были такие страдальцы в ту ночь – пронесло всех, кто съел арбуз. Он оказался нитратным.
На этом Петр Тимофеевич и Валентина расстались и уже не пытались возобновить отношения. Они даже попросили, чтобы их рассадили по разным столам – такое отчуждение пролегло между ними после той памятной ночи.
А Петр Тимофеевич решил, что это сама судьба указала ему своим перстом: не изменял никогда своей верной и надежной супружнице Лизавете Григорьевне – не хрен было и начинать, не твое это. И уже спокойно и честно, безо всяких поползновений налево, отбыл свой срок в санатории «Туманный» и отправился домой, к женушке, по которой страшно соскучился…
А ну, в глаза мне!...
- Ты где пропадал, а?
- Как где? Вот же хлеб, вот кефир. Купил, как ты велела…
- Ты куда ходил за хлебом, а? В соседний город, что ли?
- Что за ерунду ты говоришь, Маша? В наш же «Каравай». Если забыла, напомню: он расположен в нашем доме! Я всего лишь спустился со своего третьего этажа…
- Всего лишь? А мне кажется, что ты сначала заглянул к этой профуре Катюхе Сысоевой из шестой квартиры. О, вы давно уже переглядываетесь!
- С ума сошла! К какой еще Катюхе?
- Не перебивай меня, изменщик!
- Ну, молчу, молчу. Дальше что?
- Дальше? От Катюхи ты перебрался на первый этаж и нырнул к Эльзе Павловне, к этой черной вдове! Вот ведь тоже же дрянь, а? Ни одного мужика не пропустит!
- Да побойся бога, Машенька! Не был я ни у какой Эльзы Павловны! Я целенаправленно ходил за хлебом…
- Заткнись, похотливое животное! От меня не скроешь правды! Не знает он никакой Эльзы Павловны… Зато я ее знаю! И тебя знаю! Так что лучше сразу признавайся: был ты у этих падших женщин? Был?!
- Да не был я ни у кого! За хлебом я ходил!
- Тогда почему опоздал? На целых пять минут?
- Каких еще пять минут?
- Вот смотри сюда, неверный муж: четыре минуты тебе до магазина, еще три там, и четыре минуты обратно. На все про все одиннадцать минут. Ты вышел ровно в шесть, я засекала, значит, вернуться должен был в шесть одиннадцать. А ты пришел в шесть шестнадцать!
- А, вон ты о чем! Да Григорий Федорович мне встретился у подъезда, поболтали с ним о том, о сем. Вот и все! А ты мне лепишь каких-то Катюху, Эльзу Павловну какую-то! И потом, даже если представить все так, как ты тут поворачиваешь со своей неумной фантазией, - ну что бы я успел за эти несчастные пять минут?
- Но со мной-то ты успеваешь - за две минуты? А то и за полторы! Успеваешь! Так что признавайся, гад: и где же это ты шлялся целых пять минут? А ну, в глаза мне, в глаза!
Смена жанра
- Так, а что эта халда голышом в моей постели делает?
- Да это ж натурщица, Оленька!
- Ты же всегда только натюрморты рисовал, сволочь! Да все однообразные такие: бутылка водки, два соленых огурца, банка кильки. Вон они, все натюрморты, в углу пылятся. Ни один до конца не довел!
- Так это ж у меня был творческий застой, Оленька! Вот я и решил поменять жанр.
- Ага! И решил это в мое отсутствие, пока я к маме ездила?
- Ну надо же когда-то начинать, Оленька.
- А тогда почему и сам голый?
- Ну как ты не понимаешь, дорогая? Это же художественный экстаз!
- Экстаз у него! А ну, ты, вобла сушеная! Подымай свой тощий зад с моей постели и чеши отсюда!
- Ах, Оленька, ты зачем раздеваешься?
- Будем снова менять жанр! Начинаешь лепить мои формы. И попробуй только у меня не впасть в экстаз – впадешь в кому, ваятель несчастный!
Программа тридцати телеканалов! В том числе, по просьбе читателей, «TV 1000 Русское кино», «Спорт Плюс» и ДТВ. Анонсы наиболее интересных передач и фильмов. Новости телевидения. В продаже уже со среды!
