Диалог квадрата и круга

А также диалог Петербурга и Онеги в архитектуре и жизни Михаила Мамошина.

Лет двадцать назад моей попутчицей в поезде из Ленинграда в Онегу оказалась молодая женщина. Ее звали Алла, она ехала на малую родину мужа – Михаила Мамошина. Алла спросила меня, онежанку, знаю ли я такого. Я не знала. Очень удивилась тогда моя попутчица: «Вы не знаете Мишу Мамошина?!» Мне оставалось лишь объяснять, что Онега – город хоть и маленький, но все-таки там не все друг друга знают.

Фото Всеволода Коновалова. Михаил Мамошин в своей мастерской. Кстати, у Михаила Александровича одна из лучших коллекций венских стульев

ПРОШЛО много лет. И вот однажды в Интернете случайно наткнулась на фразу: «...как сказал известный петербургский архитектор Михаил Мамошин...» В памяти моментально возник тот поезд. Начала листать страницы Интернета и вскоре поняла, что теперь не знать Михаила Мамошина, пожалуй, и впрямь непростительно!

Он руководитель «Архитектурной мастерской Мамошина», член правления Союза архитекторов России, академик московского отделения Международной академии архитектуры, председатель Объединения архитектурных мастерских Санкт-Петербурга. Под его руководством спроектированы десятки объектов для Петербурга и его пригородов. Многие работы были удостоены наград на всероссийских и международных архитектурных конкурсах.

Мы сидим в мастерской в центре Питера, и я пытаюсь выведать, как из простого онежского мальчика получился большой архитектор. Какие кубики надо было складывать в детстве, чтобы потом построить в Санкт-Петербурге жилые дома, деловые комплексы и даже целую улицу?

- Я из семьи строителей, и это, конечно, сыграло свою роль, - рассказывает Михаил Александрович. – А вообще, я всегда интересовался архитектурой, это какой-то врожденный интерес. Наверно, для того, чтобы стать архитектором, нужно иметь ощущение пространства. В детстве мы, естественно, ходили в лес, я там хорошо ориентировался, отец меня этому научил. Позже я изучал судьбы великих архитекторов и понял, что это не случайно. Например, известный финский архитектор Аалто - сын лесника. Видимо, общение с природой в детстве разбудило такое родовое человеческое качество, как сочинять убежище. Тем более общение с природой нашего края. Большое влияние, конечно, Кий-остров оказал. Геометрия камня – она, думаю, волнует всех. К сожалению, в Онеге не было художественной школы. Но архитектором я решил быть уже в классе седьмом-восьмом. Это была такая тайная мечта...

- И после школы она стала явью?

- После школы чуть-чуть не добрал баллов в Ленинградский инженерно-строительный институт. Год работал каменщиком в Онеге. А потом поступил.

- Михаил Александрович, представляя вас, часто говорят: Мамошин – второй и единственный после зодчего Росси, кто построил в центре Петербурга целую улицу. Не страшно - после Росси?

- Ну, зодчий Росси жил в свое время. Сегодня оно другое. Архитектура должна быть уместна и ко времени. К тому же в Петербурге, кроме Росси, было очень много хороших архитекторов, к уровню которых нам надо стремиться.

- Прежде чем строить город, вы его узнавали... У вас есть здесь любимое место? Где вам хорошо?

- Я знаю и люблю Петербург, считаюсь одним из знатоков центральной части города. Любимые места? Наверно, те, где прошли студенческие годы, – Фонтанка, угол пересечения Вознесенского и Фонтанки. То есть традиционно тихий центр. А вообще, больше люблю северные районы. Так сложилось, что все мои проекты и постройки сделаны либо в центре, либо в северной части.

- Один из таких проектов – часовня на месте гибели Александра Сергеевича Пушкина. С какими чувствами вы работали над ней?

- Да, это было к 200-летию Пушкина. Идея принадлежала ныне покойному директору Северного завода Герману Петровичу Гардымову. Я вовлекся в эту работу. Ее благословил академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. К сожалению, тогда часовня не вписалась в городской бюджет юбилейных торжеств. Надеюсь, что она будет построена позже.

Это значимая для меня работа. И интересная. Мне хотелось говорить архитектурным языком той поры, когда сформировался Пушкин. Языком, которым говорили архитекторы Львов, Воронихин... Воронихин, один из лучших архитекторов Петербурга, кстати, наш с вами земляк. Он незаконнорожденный сын Строганова и сольвычегодской крестьянки...

- А каков ваш архитектурный язык сегодня? У вас есть любимый стиль?

- Мне ближе северный модерн. Вы прекрасно помните здания вокзалов на Северной железной дороге, на меня они оказали влияние. Могу сказать, что являюсь основоположником современного этапа развития эстетики северного модерна в Петербурге.

- Как вы лично относитесь к намерению построить так называемую башню Газпрома?

- Я категорически против. Всем известно, что Петербург охраняется как самый большой в Европе градостроительный ансамбль. Появление этой башни нарушает этот ансамбль и является исторически, эстетически и юридически неправомочным. Так что, надеюсь, скоро этот процесс будет остановлен и масштаб Петербурга сохранится.

- «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал...» А у вас какая любимая фигура?

- Сложный вопрос. Раньше занимал диалог квадрата и круга, и в ряде работ он ярко выражен. На нем, кстати, основана вся классика. А вся архитектура северного модерна детерминирована, в частности, архитектурой Севера, темой восьмигранника. Сложно говорить о любимых формах. Это весь пул геометрических фигур. Но архитектура сегодня выходит за пределы эвклидовой геометрии.

- А любимый цвет есть?

- Какого-то одного нет. Нравится сочетание цветов из палитры побережья Белого моря: камни, песок, небо, сосны…

- Вы много говорите о влиянии природы. А есть ли город, который вы считаете наиболее гармоничным с архитектурной точки зрения?

- Венеция, Барселона, Париж, Петербург и, конечно, Онега. Держу в голове две детализированные виртуальные модели. Первая - Петербург, он постоянно растет, развивается. Вторая – Онега, и эта модель уже с 70-х годов не меняется.

- Вы в Онеге часто бываете?

- Часто, навещаю маму.

- Как вам современная Онега?

- Очень жалко, что закрыли гидролизный завод. Очень жаль, что продолжается вывоз леса. Жаль, что в Онеге нет деревопереработки. Можно было бы наладить производство фанеры, ДСП, мебели. Я очень сожалею, что местным жителям не дают ловить рыбу. Это ведь не коммерческая заготовка, а для поддержания традиционного промысла, для подспорья в хозяйстве. Очень тревожит отток молодого здорового населения...

Но Онега – город, который всегда будет жить, я полагаю. Он геополитически очень удачно расположен. Наверно, в Архангельской области, а тем более в России, есть много мест, где, сколько ни прикладывай усилий, это бесполезно. А в Онеге осталась энергия, поморские традиции. И при определенных усилиях она возродится.

- Вернемся в Петербург. Где дом у архитектора?

- В центре. Обычная квартира в старом петербургском доме, в бельэтаже. И дача на Карельском перешейке – место, напоминающее Онегу. В этом году лодку купили...

- Никуда не деться от Онеги! Кстати, какова судьба ваших проектов в Архангельской области? В 1986 году у вас был конкурсный проект на эскиз-идею музея-библиотеки Федора Абрамова в Верколе. В 2004 году - эскизный проект для закрытого конкурса на строительство кафедрального собора Святого Архистратига Михаила в Архангельске. Есть и концепция архитектурного решения центральной площади в Онеге... Почему они остались лишь проектами?

- К сожалению, работы были не поняты. Эскиз-идея музея-библиотеки Федора Абрамова сильно опережала свое время, была слишком новаторской. Она не была отмечена в Архангельске, а на международном конкурсе непремированных проектов удостоена высокой оценки - второй премии журнала «Hungarian architecture».

Что касается проекта собора, то на конкурсе у нас был, кажется, второй результат. Дело в том, что русская храмовая архитектура, к сожалению, приостановилась в развитии перед Первой мировой войной, и сегодня храмовое и церковное строительство находится в догмате действующих правил, идет механическое освоение исторического наследия. В своем проекте мы показали эволюционную архитектуру, а не копирование канонов.

А те принципы, которые заложены в концепции решения центральной площади Онеги, приняты. Если позитивные перемены дойдут до Онеги, то, надеюсь, руководство города вернется к этому вопросу.

- Над чем сейчас работаете?

- Проектируется большой комплекс на Васильевском острове - Дворец искусств с конгресс-центром, бизнес-отелями. А самый главный во всем этом - концертный зал на 1800 мест. Это будет эволюция Бирмингемского зала: Бирмингем, Люцерн, Будапешт, а следующий - в Петербурге. Мы работаем в партнерстве с венгерскими архитекторами. Задача – сделать зал, который вошел бы в пул лучших сценических площадок мира для классической музыки.

Помимо этого завершается строительство здания «Транснефти» возле Финляндского вокзала. Заканчивается строительство жилого дома на углу улиц Шпалерной и Чернышевского. Еще есть наметки, но дурная примета – раньше говорить...

- Михаил Александрович, есть расхожее выражение, что архитектура – это застывшая музыка. Современный Петербург – это какая музыка?

- Наверно, какая-то классическая. Точнее, музыка современных композиторов, исповедующих классическую музыку. Например, Шнитке. Ни в коем случае не рок, не поп-музыка. Поп-музыка – это упаковочный дизайн.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта