Люди и ангелы

Сорок градусов - самая крепкая национальная идея

...и вдруг, как бы «вдруг», наступает очень неважный момент - это когда тебе уже не важно, блестит ли стакан, из которого пьешь, качается ли стул, на котором сидишь, затушен ли упавший на пол хабчик, и вообще, где ты и с кем ты. Потому что ты уже где-то «там», в небесах - между ангелами и людьми.

Не знаю, до сих пор не могу понять и оценить своего отношения к алкоголикам. С одной стороны - ужас, грязь, само собой - нищета и вечная тирания. Страдают все! Он (она), алкоголики - от общемирового несовершенства, отсутствия денег и родственных душ. Жены (мужья) - от того же. Сыновья (дочки, родители) - от ужаса, грязи, тирании, общемирового несовершенства, вечной нехватки денег. Родителям - просто стыдно за дурно воспитанного отрока. Лапочкам-дочкам - за убогую, старомодную одежонку и «убитую» обувку, сыновьям - за то, что их (такие - рассякие) бати - мамки не дали им уверенности в завтрашнем дне - не дали квартиры, образования, чувств светлых... Извините.

Возлюби ближнего алкаша своего

Мы пришли к Толику в восемь вечера. Он позвонил в пять и сказал, что ждет именно сегодня, а не завтра. Не знает, доживет ли до этого завтра. Про него Толик старается не думать, потому как его, завтра, у него, сильно пьющего немолодого безработного мужика, быть якобы не может.

Нужно ли СПАСАТЬ АЛКОГОЛИКА?

Стучим, потом барабаним в дверь квартиры дома на проспекте Труда. Звонок не работает. Минут через пять Толик открывает свою незапертую (!) дверь. Мы стоим в позе «что, не ждали?». Он протирает щелки мутных глаз. Из квартиры несет холодом и пустотой.

Говорят, что алкоголизм можно мерить гастрономическими вехами. Пьяницам восьмидесятых повезло - они закусывали. Кишки и хвосты соленой селедки на обрывках грязной газеты - признак или намек на то, что в этом доме пьют. В девяностых селедки стали дороги. Они исчезали вместе с внутренностями и хвостами, потом и вовсе исчезли. Эстетика пития сделалась убогой. Следы зубов тех, кто еще жаждал хоть чем-то закусить, стали появляться даже на фольге от дешевого маргарина. Остальные пили «шило» как на великосветском фуршете. Стоя, потому что не на что сесть, все вынесено и реализовано. Не заедая горечь отравы - не на что. Как Толик. На его столе из еды - только соль.

Из ближайшего продмага мы принесли буханку черного хлеба и кусок сала. Вышло рублей на семнадцать, больше нельзя. Толик станет ругаться и размахивать руками: мол, дуры вы, дуры, это ж сколько «шила» можно было купить? Подаю хлеб. Толик доволен.

- Дорогие вы мои, я со вчерашнего дня не жрал...

- Зато пил? Пил?

- Ну и пил, так что? И сейчас буду. Десятку гони.

Для всех сюда приходящих приличных людей лишиться десятки - это святое. В карман выношенных брюк Толик кладет ее нежно, по-хозяйски. С таким, думаю, чувством и глаз блеском старинный крестьянин накидывал узду на кормилицу - лошадь. И вообще, карман единственных Толиковых брюк - это единственный предмет его нехитрого гардероба, который всегда поддерживается в надлежащем виде - заштопан и без дыр. Ведь туда, в карман, можно положить ту самую ритуальную десятку, пробежаться до дома напротив, купить немножечко «шильца» в пластиковую бутылочку, положить в карман, а дома извлечь. Карман - это все.

Да, еще водопровод. Дрожащими, предчувствующими руками Толик разливает жидкость на два пластиковых бутылька, открывает кран, аккуратно, в четкой пропорции наливает в бутылки воду. Яростно трясет. Готово счастье. Толик спасен. Будет жить Толик. Без света и газа, тепла и прочих благ цивилизации. (Давно отключены). Сегодня и завтра, и послезавтра - всегда - пока есть в кармане святая десятка. А больше ему не нужно. Разве что чуток сил, пробежаться по знакомым, насобирать картошки в сетку да сухих корок за пазуху.

Уходя, спрашиваю:

- Толик, давай, может, на «торпеду» тебе денег найду? Семьсот рублей не большая проблема. Только вместе сходим. Пойдешь?

- Сколь(ик)ко? - Толик качается, запускает в лохматую копну волос свои тощие пальцы, чешет в затылке - Семьсот, говоришь? Слушай, мать, одолжи тогда еще десять и пятачок на утро. Я заработаю, я отдам...

Моменты Людмилы Ивановны

Каждый раз, когда вижу на улице ободранное, еле стоящее на ногах человеческое существо, задаюсь вопросом: НА ЧТО ПЬЕТ? Наверняка безработный, беззащитный, безжённый, в долгах. Откуда на выпивку берется? О, это, с одной стороны, загадка великая! А с другой...

Как-то спросила об этом у специалиста из социальных работников. Женщина как раз к алкоголикам домой ходит ребятишек их проведать. Интересную историю рассказала.

- Откуда деньги берут? А они и без денег прекрасно обходятся. Была у меня одна такая «клиентка» - дама, между прочим, с высшим образованием. Людмилой Ивановной звать.

Людмила Ивановна жила жизнью устроенной, сытой и, в принципе, благополучной. Сын, муж, хорошая квартира и работа. Но что-то не заладилось в жизни. После тридцати семи на стакан подсела крепко, работу бросила.

Зато муж Людмилу Ивановну не бросил, просто в соседнюю комнату с сыном жить переехал. И денег не давал, сам все хозяйство вел. Но супруга напивалась каждый день.

В десяти минутах уверенной от дома Людмилы Ивановны ходьбы, а ежели ползком, так минут двадцать выйдет, располагалась (она и сейчас есть) убогонькая забегаловка. Пиво там, вобла, водка, бутерброды с сохлым сыром - все как полагается. Лет пять назад наша дама в подобное заведение зайти, ей-богу, побрезговала бы. А сейчас по полдня там проводит. Просто однажды вдруг, как бы «вдруг», наступает очень неважный момент - когда уже не важно, блестит ли стакан, из которого пьешь, качается ли стул, на котором сидишь, затушен ли упавший на пол хабчик, и вообще, где ты и с кем ты. Потому что ты уже где-то «там», в полной прострации, собственных несчастьях и фантазиях.

Так вот, придет Людмила Ивановна в заведение пораньше, сядет за видный столик (как в американском кино несчастные красавицы, бывает, за барными стойками сидят - трагически и многозначительно), закурит «Космос» и ждет. Пальцы с красным лаком, глаза в потолок. Тут ей - разлюли малина. Конкуренции практически никакой, зато джентльменов, готовых выслушать и подставить тугое мужское плечо, хоть отбавляй!

И вот сидит Людмила хорошая, про жизнь свою несчастную рассказывает. Какой с... муж оказался, к подруге, б..., лучшей ушел, какая начальница с..., взяла, б..., да и уволила. ... А мужичков и впрямь такая дикая жалость вдруг проберет - слушают и сочувствуют, бегают и бегают с тарелками и стаканами весь вечер. Накормят, покурить выделят. Мол, хорошая она баба-то, Людмила Ивановна, только в жизни не повезло. Какие тут деньги? Зачем?

Домой Людмила Ивановна возвращается к полуночи - сытая, довольная и жажду утолившая. Ляжет спать, чтобы проснуться к следующему полудню, перышки почистить, сыну подзатыльник вкатить да снова в заведение собираться. Недалече. Уверенной ходьбы минут десять будет, а ежели ползком, так двадцать по прямой. Имеет право.

Запахи фашизма

В последнее время в прессе часто слышатся вопросы, вроде: имеет ли алкоголичка моральное право быть матерью? И вообще, не лучше ли таких женщин стерилизовать?

Что ж, право быть матерью у любой из женщин - какой бы она ни была - никто не отнимал и отнять, в принципе, не сможет. Вопрос о стерилизации, как выяснилось, тоже давно устарел. Фашизмом, мол, попахивает. Кто возьмет на себя обязанности Господа Бога? Кто и как станет решать, кому рожать, а кому нет? Чиновники? Общественность? Медицина? Да уж, права-то назубок заучены. С обязанностями - это как повезет. Так что рожают - у врачей чубы трещат.

Несколько месяцев назад в Северодвинске появились на свет двойняшки. Молодая замужняя женщина родила их в состоянии жуткого алкогольного опьянения. К тому же, болела педикулезом. Хорошенькое жизненное начало для двух беззащитных ангелов.

Детей принесли домой, в комнату коммунальной квартиры. Оба, как выяснилось в родильном доме, серьезно больны. У одного мальчика врожденный порок сердца, у обоих - угроза развития детского церебрального паралича. Как там мама их лечит и лечит ли - неизвестно, потому что в вотчину свою домашнюю посторонних не пускает. Кричит из-за двери, что детей своих никому не покажет, потому как боится - отнимут. Мое - и все, и пошли все на... Буквально.

Известно то, что на протяжении нескольких месяцев двойняшки так и не были зарегистрированы в официальных органах. Все документы «заботливые» родители просто потеряли.

Спрашиваю у юриста:

- Так что же теперь делать-то? Детей жалко, они ни в чем не виноваты.

- Говорят: закон суров - но это закон. Что делать - время покажет. Покуда мать родительских прав не лишена, никаких силовых мер к ней предпринять нельзя. А сейчас - то ли Богу молиться, то ли на материнский разум уповать...

Ей-богу, не в Соединенных же Штатах живем. Это там, шаг вправо - шаг влево, и адвокаты из разных общественных фондов набегут, права детей на нормальную, сытую, здоровую жизнь защищать примутся. Потому что не просто права ребенка - права гражданина великой страны нарушаются. У нас же все по-другому. Не имеем мы права детские права сверх меры защищать. Пока дитя инвалидом не сделается, а то и (прости, Господи, были прецеденты) вовсе не преставится. Уповать и молиться - ради Бога.

Осмысливаю данное и ловлю себя на странной мысли: если вопрос именно так стоит, то, может, я фашистка?

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта