Этот театр меня съел

С творчеством популярного артиста театра и кино Эрнста Романова я познакомился давно, году в 67-м, когда в наш город с большими месячными гастролями приехал театр русской драмы Эстонской ССР из Таллина (тогда это слово писали именно так). Эрнст Иванович еще не вступил в пору своей кинозвездности, но яркие работы актера на сцене уже заявили о его широком творческом диапазоне.

Личную же встречу с актером мне подарил недавний кинофестиваль «Созвездие». Под неторопливые разговоры с ним до обидного коротким оказалось «большое кольцо» величавых Малых Корел.

- Эрнст Иванович, согласитесь, что для нашего русского уха ваше имя звучит несколько экзотически...

- Да уж, родители помогли. Когда-то был такой Эрнст Тельман, вождь немецкого рабочего класса. Вот о нем и вспомнил отец, когда я появился на свет. Впрочем, Адольфы тогда тоже не были редкостью.

- Помните ли вы те давние гастроли в Северодвинске?

- Отлично помню. Ведь именно в этой поездке у меня завязался бурный роман с одной из наших актрис, впоследствии ставшей моей женой.

- Вы говорите о Лейле Киракосян?

- Однако вы достаточно осведомлены...

- Эрнст Иванович, простите за бестактность, но скажите правду. Вспоминается ли в семье тот давний курьез, когда, участвуя в телемосте «Познер - Донахью», ваша супруга на весь мир объявила, что «у нас в стране секса нет».

- О-о-о!.. И вы не избежали всеобщего заблуждения. Действительно, в студии была женщина, очень похожая на Лейлу, но это не она. Мы всей семьей были в тот вечер дома, и фраза эта нас изрядно повеселила.

- После отъезда из Таллина вы перебрались в Ленинград, в Театр имени Ленсовета...

- Нет, у Игоря Петровича Владимирова работала только Лейла. А у меня появилось кино.

- Чем вы занимаетесь сейчас?

- Преподаю актерское мастерство на вокальном факультете Санкт-петербургской консерватории имени Римского-Корсакова. Веду свой курс мастерства актера, но не в театральном вузе, а в Институте экологии, права и политики. При нем открыта театральная мастерская нашего замечательного актера Петра Вельяминова, у него я и веду собственный курс. Кроме того, работаю в Театре русской антрепризы. Пока играю только в «Чайке», но в этом году поставлю собственный спектакль. В кино, к сожалению, появляюсь сейчас эпизодически.

- Эрнст Иванович, я очень ценю рассказы и водевили Чехова, но никак не могу взять в толк, что люди находят в его пьесах. Для меня они откровенно скучноваты. Те же «Три сестры»: «В Москву! В Москву!» Да и поезжайте вы в Москву, чего же блажить-то на пустом месте?

-Я бы сравнил драматургию Антона Павловича с изысканными блюдами для гурманов. Но многие, даже в актерской среде, готовы разделить вашу точку зрения, и за это нельзя людей винить. Случается, на вопрос, кого бы вы хотели сыграть, следует незамедлительное: «Конечно же, Гамлета!» Да полноте, это просто актерская поза, своего рода расхожий штамп... Есть актеры, для которых восторгаться Чеховым - это хороший тон. Я не из их числа, мне Чехов-драматург по-настоящему интересен.

- А кто поставил «Чайку»?

- Сын Георгия Александровича Товстоногова - Сандро. Причем он взял и прочел чеховский материал, отказавшись от каких-либо режиссерских выкрутасов, как это с блеском умеет делать, например, Марк Захаров. И вот эта прозрачная чеховская простота и находит отклик в сердцах сегодняшних зрителей, которые после спектакля долго не отпускают нас со сцены.

- Вы упомянули о вашей педагогической работе. Скажите, а насколько строг преподаватель Эрнст Романов? Насколько требовательны вы к молодежи, и трудно ли поступить на ваш курс?

- В свое время в Москве я сам учился у учеников и сподвижников Станиславского, закончил в ГИТИСе курс профессора Орлова. Со мной на одном курсе учился очень известный теперь режиссер Роман Виктюк. Если я пошел по преемственной линии, стараясь проникнуть в тайны системы Станиславского, то Рома полностью отверг это учение и к Константину Сергеевичу относится довольно цинично. Что ж, сейчас другое время, незаметно меняется наше генное актерское устройство. Сам процесс обучения стал более «галопированным»...

- Может, наша жизнь стала более циничной?

- Конечно. Сейчас стало модным отвергать все, что было до тебя. Вообще, в театре и раньше что-то отвергали. Помню, когда я студентом пошел подхалтуривать в массовке в театр Охлопкова (ныне Театр им. Маяковского - А.Г.), наш педагог разразился гневной тирадой: «Я запрещаю вам там бывать! Это чуждый нам театр!» То есть, в ту пору, кроме МХАТа да Малого, ничего как бы и не могло существовать, все новое просто отвергалось. Вы же помните судьбу Мейерхольда, Таирова... Но педагог я не строгий. Требовательный - да, но не придираюсь по мелочам.

- Эрнст Иванович, вы заговорили о Виктюке. Это режиссер ярко выраженного определенного направления. Я говорю о его исповедании жизни секс-меньшинств в условиях сцены. Как вы думаете, допустимы ли такие темы в современном театре? Имеют ли они право на жизнь?

- Сейчас у нас стало можно говорить обо всем и показывать все. Мы же сами боролись за свободу и демократию. Правда, не все себе представляли ее именно так. Первые спектакли Виктюка мне очень нравились. Вспомните «Служанки» (эту постановку горожане имели возможность увидеть на северодвинской сцене - А.Г.). К сожалению, в своих дальнейших работах Роман стал повторяться, зацикливаться на этой теме. У нас на курсе, а это был 53-й год, когда мы поступили, оказалось вдруг очень много «голубых». Я раньше вообще ничего не слышал об этом. А тут поползли со всех сторон слухи, что на курсе завелись какие-то «педерасты». Я сначала думал, что это вши какие-нибудь. Но, как выяснилось, это всегда было, и, наверное, всегда будет. Эти люди представляют особый клан, обладают своеобразной психикой. И Виктюк строит свое творчество именно на такой философии. У них свое искусство и иногда - очень мощное.

- Эрнст Иванович, все мы бренны... Вы прожили в искусстве большую жизнь.

- Мне в этом году исполнилось шестьдесят пять

- Поздравляю.

- Спасибо, тронут.

- Извините за минорную нотку, но каким бы вы хотели представить театр и кино будущего уже после себя? Попробуйте заглянуть в светлое завтра...

- Трудно ответить на этот вопрос. Обычно думаешь о будущем в розовых тонах, но чаще всего это оборачивается другой стороной. Разве мы когда-нибудь думали, что Советский Союз может умереть? А ведь так случилось... Но бывает и иначе. Сколько раз театру предсказывали гибель? А он живет и здравствует, несмотря на появление кино и телевидения. А вдруг это когда-то и действительно случится? Вдруг искусство обратится к виртуальной реальности. Сложно что-нибудь предсказывать.

- Сейчас, если можно, обращусь к кино. Какой была ваша первая лента и когда вы впервые почувствовали этот сладкий аромат кинематографической славы?

- Действительно, искусство актера зиждется на человеческом тщеславии. Первое мое крошечное появление на экране произошло в картине великого режиссера Ильи Авербаха «Монолог», совсем маленькая роль.

- Вы так поздно начали сниматься? Ведь это был 1973 год?

- Да, так получилось. Мне тогда было тридцать четыре. Вот тогда меня стали узнавать на улице, говорить какие-то комплименты. Конечно, было очень приятно. Потом, с легкой руки Авербаха, как говорят, пошло-поехало. Но теперь, на старости лет, остановилось. Но я по-настоящему счастлив, что довелось очень много работать в кино.

- Традиционный вопрос, если бы у вас появилась возможность выбора, какой бы работе вы отдали предпочтение - на сцене или перед кинокамерой?

- В моей театральной практике был почти двадцатилетний перерыв. Поработав в четырех ленинградских театрах, я ушел в студию киноактера на «Ленфильм». От театра даже успел отвыкнуть.

- Но ведь профессия киноактера настолько зависима...

- У меня тогда была большая полоса удачи. Как теперь говорят, клевая пора. Так что кинематографическую заразу я принял в себя, как наркотик. Театр - такая сложная машина... Последние три года перед кино я работал в Большом драматическом театре, сыграл одну из главных ролей в «Село Степанчиково...» Наш спектакль назывался «Фома». Играли в паре с Евгением Лебедевым. Я - полковника, а он - Фому. И еще с Кириллом Лавровым делили одну небольшую рольку в «Макбете». Этот театр меня съел. Пошли пересуды, сплетни, откровенная неприязнь. Кто-то завидовал моим успехам на экране, другие откровенно не стеснялись: «Что за г-но мы взяли в театр?» Я долго терпел, но все же был вынужден подать прошение об отставке. Это самый страшный коллектив из всех, что я знал, я имею в виду взаимоотношения с новыми актерами. Туда не принимают чужаков. Расписываясь в приказе об увольнении, я для себя окончательно решил, что со стационарным театром расстаюсь навсегда. Разве что, если представится случай, буду работать в антрепризе, что сегодня, собственно, и происходит.

- Эрнст Иванович, когда я подготовлю нашу беседу к печати, куда вам можно будет переслать газету?

- Пишите, Санкт-Петербург, Невский проспект...

- Еще коснусь чуть-чуть личной жизни. Ваша супруга работает под прежней фамилией - Киракосян?

- Да, сейчас Лейла трудится актрисой в детской филармонии, в театре тоже были сложности...

- Помню, играя «Благочестивую Марту», она была безумно красива.

- Да, это действительно так.

- Впрочем, почему - была? Просто я ее достаточно давно не видел. Уверен, что она и сейчас неотразима. Будете дома, обязательно передайте ей привет от одного из ее верных поклонников на Севере.

- О, ей это будет очень приятно. «Как, меня еще помнят? - уже слышу ее голос. - Видишь, мол, это журналист из-за меня к тебе подошел».

- Пожалуй, вы поторопились с таким заключением, Эрнст Иванович.

Размеры газетной полосы не позволяют привести полный стенографический отчет об этой встрече с актером. Но продолжался наш путь по живописным окрестностям Корел, продолжался разговор о театре и кино, о судьбе и творчестве, о победах и поражениях - разговор о Жизни.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта