Четыре ноги и пять рук
Бригада, в которой работал я, была характерной для того времени. На троих работников приходилось четыре ноги и пять здоровых рук. Наш 26-летний бригадир Митя почти десять лет валил лес в Краслаге, потом штрафником воевал под Москвой. Домой вернулся на деревяшке вместо правой ноги и со справкой об освобождении. Паша был немного моложе Мити, но тоже перед самой войной успел поработать на лесозаготовках в Воркутинском лагере, откуда и на фронт пошёл. Во время зимнего московского наступления он, к тому времени дослужившийся до командира взвода, был тяжело ранен, а вскоре списан вчистую. Левая нога Паши, раздробленная пулей из «шмайсера», не гнулась в колене и страшно ныла перед сменой погоды. Самым младшим в бригаде был я. Мне той первой послевоенной зимой ещё не исполнилось и восемнадцати. Но, как и все мальчишки того времени, я повзрослел рано. Хорошо знал цену хлебу, знал и умел многое из того, что в обычной жизни человек постигает лишь в зрелом возрасте… Мне досталась самая «лёгкая» работа – толкать валочной вилкой на длинном шесте подпиленные деревья, тяжёлым острым топором на длинном топорище обрубать сучья и сжигать их в костре. От дыма этих костров у меня постоянно слезились глаза, были подпалены брови и ресницы. И весь я настолько прокоптился, что дымом от меня несло метров на тридцать. За всё это друзья мои в шутку прозвали меня копчёным кавалером… Но прозвище это прилепилось прочно не ко мне, а к моему товарищу Вовке. Когда Митя или Паша называли копчёным кавалером Вовку, он не обижался. Наоборот, охотно подхватывал шутку и от души хохотал вместе с ними. Но кличка прилепилась к нему так крепко, что вскоре и лесник дядя Костя, у которого они квартировали, и продавщица в деревенском магазинчике, куда Вовка раз в неделю ходил за продуктами, табаком и водкой, звали его не иначе, как копчёным кавалером. И это уже не казалось ему шуткой.Девчонка по имени Таёнка
И особенно больно укололо Вовку, когда копчёным кавалером назвала его внучка лесника – кареглазая смуглая хохотушка Таёнка, забегавшая порой к деду с бабкой из соседней деревни. Вовка тогда готов был сквозь землю провалиться. Он словно увидел себя со стороны: в больших латаных, растоптанных валенках, в бесформенной, порыжевшей от огня и дыма суконной солдатской шапке, в прожженном, полопавшемся на сгибах рукавов полушубке. Ведь и впрямь копчёный кавалер, иначе и не скажешь… После той шутки Вовка старался избегать встреч с Таёнкой. Ну, копчёный, так что с того? Он ведь работать сюда приехал, а не на посиделки деревенские бегать! Поторчала бы пару деньков у костров, небось и сама бы так же прокоптилась! Да, ладно, пускай смеётся. Ему-то что до этого… Но вот странно: девчонка словно поняла его. Притихла, посерьёзнела, а в следующий приход сама встретила его в кустах за пасекой, куда не выходили окна сторожки. - Ты чего прячешься? – спросила она, придержав его за рукав полушубка. – Обиделся, да? Ну и зря! А хочешь, приходи на посиделки. Мы завтра у Катерины-солдатки собираемся. Весело будет. У нас девчонки хорошие…Перед посиделками
Воскресный день выдался оттепельным, туманным. Накануне топили баню и Митя с Пашей до полного изнеможения хлестали друг друга веником, потом с дядей Костей до седьмого пота гоняли чаи из пузатого самовара, а на следующий день по случаю Прощеного воскресенья устроили выходной. На улице неуловимо пахло ранней весной. На солнцепёке с крыши свесились сосульки, а воробьи, всю зиму прятавшиеся под застрехами, учинили шумную возню у собачьей миски. Впрочем, Вовка всех этих примет близкой весны не замечал. Ему было не до того. С утра он чинил валенки, потом в кровь исколол пальцы, зашивая дыры на задубевшем полушубке. Сгорая от нетерпения, то и дело косился на окно. Но мартовский день, казалось, никогда не кончится. Вовка едва дождался вечера. Митя и Паша, узнав о том, что он собрался в деревню на посиделки, подтрунивали: - Ты, парень, на шею поболе наматывай, - с серьёзным видом подсказывал Митя. – Как это зачем? А за тем. Когда тебе деревенские парни по шее-то надают, не так больно будет! Да гляди, валенки не потеряй, когда бежать будешь! - А что, Вовка, возьмешь нас с Митей на посиделки? – присоединился к нему Паша. – Тайка говорила, что там не только девки, а и солдатки есть. Нам-то, хромым, вдовушки в самый раз сгодятся. А когда тебе рожу бить станут, отмахнуться подмогнём. Втроём-то запросто! Ну, чего сопишь-то? - А пущай его, Митяй, поучат малость, ему пользительно, - скрипуче рассмеялся дядя Костя. – Как говорят, когда бучат, не худу учат!Позвала, да не подумала…
Сопровождаемый дружным смехом своих старших приятелей, Вовка опрометью выскочил из сторожки и торопливо зашагал по тропинке к реке. На прибрежную поляну вышел, когда уже заметно смеркалось. За рекой, на противоположном берегу тускло помаргивали редкие огоньки, оттуда слышался собачий лай, доносились переливы гармошки. - Постой, не беги так шибко! Вовка вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Из-за большого стога сена, который они помогали перевезти дяде Косте с дальнего лесного покоса, появилась маленькая фигурка Таи. - А ты чего тут делаешь впотьмах-то? – удивился Вовка - Тебя жду! Ты бы ещё подольше собирался! Замёрзла по твоей милости, да и страшно. Жуть как! У нас ведь здесь в войну волков развелось видимо-невидимо. В деревни белым днем забегали! Слушай, я тебя позвала, да и не подумала. Ты не ходи туда. Побьют тебя парни наши, сильно побьют. Не обижайся. Ладно? - А ты? - А я побегу. Девчонки ждут. Я только и ждала, чтобы тебя предупредить. - Ну вот, - обиделся Вовка, - опять насмеялась. Спасибо! Он повернулся и, сунув руки в карманы полушубка, зашагал обратно. - Да постой ты! – догнав его, дёрнула за рукав Тая. – Не смеюсь я. Правда, нельзя тебе туда. И побьют, и за-смеют тебя в такой одёжке-то. У нас девки туфельки да сапожки обувают плясать и парни все в сапогах, а ты в своих валенках придешь. Да ведь они в тебя пальцами тыкать будут! Пойми ты меня, не зря я тебя отговариваю… Её теплое дыхание обдавало ему щёку. От этого было чуть щекотно, разом вспотели ладони, и сердце вдруг застучало так, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Забыв про обиду, Вовка обернулся к Тае и, неловко обхватив за плечи, притянул её к себе, неумело пытаясь поцеловать. - Ах ты нахал! Вот тебе! – У Вовки зазвенело в ушах от крепкой пощёчины. – Ишь ты, головня копчёная! Всю неделю Вовка ходил сам не свой. На шутливые расспросы приятелей отмалчивался, мучительно краснея. Тая появилась в сторожке лишь в субботу. Как ни в чём не бывало, рассказывала что-то, звонко смеялась и, казалось, не обращала на Вовку никакого внимания. Но когда он, сгорая от обиды и еще от какого-то до сих пор не знакомого ему чувства, выскочил в сени, она вышла следом и украдкой шепнула, чтобы приходил на поляну к стогу, как начнёт темнеть. - Да гляди, не опаздывай, я долго-то ждать не стану!Первое свидание
Как ни любил Вовка после трудной недели в лесу всласть похлестаться веничком в бане, но на этот раз он буквально приплясывал от нетерпения, дожидаясь, когда напарятся Паша с Митей и можно будет на скорую руку ополоснуться и сбежать. Но приятели, как назло, снова и снова, кряхтя, забирались на полок. Наконец они напарились и Вовка смог наскоро смыть пот и одеться. Схватив на ходу со стола краюху хлеба, выскочил за дверь и бегом бросился по знакомой тропинке. - Ты что же это, кавалер копчёный, ждать заставляешь? Вот возьму и уйду домой, и ступай с богом обратно! – с притворной обидой в голосе напустилась на него Тая. – Ах, он в бане был! Ну и что? И я была, да вот пришла ко времени. Ну ладно, так уж и быть, на первый раз прощу, - улыбнулась она, видя, что Вовка готов со стыда провалиться сквозь землю. - Только ты не больно нос-то задирай! У меня ухажёров знаешь сколько! Мне просто интересно стало, когда дед сказал, что ты на художника учился. Ты и вправду хорошо рисуешь? А трудно, поди-ка, учиться-то было? Тема была для Вовки родная, ему стало легко. Он осмелел и рассказал Тае про свою семью: про то, как жили они до войны, куда ездили, как он купался в солёном и тёплом Чёрном море, плавал по Волге на теплоходе. Тая слушала удивлённо. - Вон ты какой, оказывается, - рассмеялась она. – Ну, заморозил ты меня совсем, кавалер копчёный! Давай толкаться, а то и застыть можно! От её неожиданного толчка он сел в снег, она подала ему руку: - Ну, вставай! Чего расселся, как барин какой?! Вовка вскочил, обнял её за шею и вновь попытался поцеловать. И – удивительно! Она не оттолкнула его, сама подставила губы: - Фу! А накурился как! Махрой за версту несёт! – и вдруг крепко и быстро поцеловала его. – Нет, нет, нет! Хватит! - отстранилась Тая, когда он вновь попытался её обнять. - Хорошенького помаленьку! Может, на неделе увидимся.Отдалась доверчиво и просто…
Они встречались всё чаще и чаще. Вовка ходил как в тумане и раза два чуть не попал под падающее дерево, за что был крыт отборнейшим матом. - В душу мать тебя! - кричал Паша, вытирая взмокший лоб. – Убирайсь к своим кострам! На хрена такой помощник нужен?! Он понимал, что друзья правы, но ничего не мог с собой поделать. В мыслях и мечтах его была лишь она, Тая… Ему и Тае казалось тогда, что только для них существует этот лес, эта река, эти оттепельные мартовские ночи с низкими голубыми звёздами. Они даже присвоили себе одну особенно красивую и яркую звезду. Позже он узнал, что звезда называется Вега и находится в созвездии Лебедя. Но тогда они просто называли её своей… Под стогом, на пахнущем летом и цветами сене Тая отдалась ему доверчиво и просто. А потом долго смотрела в лицо, будто старалась увериться, что его любовь будет всегда принадлежать ей. Да он и сам не мыслил свою жизнь без Таи, хотя и очень смутно представлял, что будет делать, если женится на ней. - Знаешь, мама меня спрашивает, что это от меня так дымом пахнет! – смеялась она. – А я ей говорю: не дымом, а табаком! Курят на посиделках, вот и прокоптилась… Мама меня любит, я первая помощница ей. И с Андрейкой сижу, и корову сгоняю. И воду таскаю, и стряпаю даже. Я и пироги печь умею! Вот напеку – принесу тебе, будешь знать, какая я хозяйка! Только я маме про тебя не говорю. Дед меня за Кирилла Ярцева выдать хочет. А я его не люблю. Здоровый он, а грубый и тупой – слова путного не скажет.Но счастье вдруг оборвалось
Но однажды всё кончилось. В ту ночь он вернулся со свидания поздно, но в сторожке никто не спал. По выражению лиц товарищей Вовка понял, что произошло что-то плохое. - Зайди-ка на мою половину, - сказал лесник. – Садись. Разговор наш не скорый будет. - В чём дело-то? – попробовал он защититься от недоброго тона. - Помолчи. Что же это ты, паршивец этакий, натворил? Мы тебя приняли, и кров, и стол дали, а ты нам внучку портишь! Как дурным зельем опоил девку! - Так я же не порчу – я люблю её, и она меня любит! Я её сватать буду, как работу закончим! - Ты-ы?! Таёнку сватать!? Да ты кто есть такой? Да у тебя ни кола, ни двора! Хватит с меня шаромыжников! Нет, милок, не получится! У неё жених есть. И дом у него, и хозяйство. Уезжай подобру. Не то худо будет. – старик снял со стены двустволку.– Если вернёшься, перед Богом клянусь: пристрелю, как собаку, и с камнем на дно реки брошу. Понял? Ну а теперь ступай. Утром поедем. Ох! Какая же это была ночь! Вовка не сомкнул глаз. Да и товарищам его, похоже, не спалось. Митя, скрипнув досками, подтянулся к полатям, глянул строго, понимающе: - Не спишь, значит? Э-эх, что ж ты натворил, кавалер копчёный! И нам без тебя худо будет, и тебе беда, а уж ей и того хуже! - Чего же мне делать-то? - Пока уезжай. Как-нибудь справимся. А с Таёнкой твоей поговорим. Она ведь всё равно тебя ждать будет. Так вот и постарайся настоящим мужиком стать, на ноги подняться. Тогда и за ней приезжай.Вернулся Вовка с деньгами
…Утром он уехал, твёрдо веря, что скоро вернётся за Таей. Боль переросла в стремление во что бы то ни стало добиться места в жизни. И уже через месяц, получив через друзей заработанные в лесу деньги, он поехал на Север – в Мурманск. Заполярье встретило неласковым ветром, дождём, бурыми каменными сопками, непролазной грязью на барачных улицах Жилстроя. Над его желанием стать рыбаком тралового флота посмеялись и направили в порт грузчиком – бочки с селёдкой катать. А ещё через месяц рябой, кряжистый боцман Кеша крепко хлопнул его по плечу тяжёлой ручищей и спросил: - Ну, салага, в море хочешь? У меня один бич списался на берег. Так и быть, беру! ….И были холодные волны Баренцева моря, и сырой кубрик, и потоки живого серебра из трала, и штормовые ветра, и морская болезнь, которую тот же Кеша лечил по моряцкому обычаю: селёдкой крепкого посола, лимоном и стаканом водки. Путина задалась не слишком удачной, денег Вовка получил мало, и Кеша посоветовал ему остаться на осеннюю путину, пообещав перевести в матросы второго класса… Словом, вернулся в родные края Владимир нескоро, зато с обветренным морскими ветрами лицом, хрипловатым голосом, а главное – заработал хорошие деньги, которых им с Таей сполна хватило бы на первое время. И уж теперь-то они сами решат, как быть. И никакой старик с ружьём не сможет им помешать…Нету Таисьи-то, замуж выдали…
- Э-э! Откуда это тебя принесло? – встретил его продавец из сельмага, куда в ту зиму бегал он за продуктами и куревом для бригады. - Рыбачить что ль приехал? Али сторожку навестить? Так опоздал малость: Таисьи-то нету там – замуж выдали. Уехала… А ты при деньгах, видать? Ну тогда давай, за встречу пузырёк раздавим… За стаканом водки и узнал Владимир продолжение их истории. - Тайка-то, баяли, будто от тебя забрюхатела тогда! Не слыхал? Было, парень, было. У бабки одной в бане её правили. Дитё-то хоть и скинула, а оно живое… Ну а потом померло. А её за Кирюху и выдали. Он ведь за ней ещё с мальчишек ходил. Всё ей прощал, а она какая-то смурная ходила. С месяц назад они и уехали куда-то, вроде к сеструхе Кирилловой. А на кордон не ходи, старик на тебя в обиде. Так вот и кончилась Володькина любовь. Он вернулся в город. А в памяти всё звучали её слова: «Смотри, забудешь меня, бросишь – умру я, и звёздочка наша погаснет. Без тебя мне не жить…» «Говорила – не жить без тебя, а сама не дождалась. Видно, все они такие…» - ворочались в хмельной голове Владимира тяжёлые мысли. В тот же вечер он уехал. Ему было безразлично, куда, лишь бы подальше от этих мест, где всё напоминало ему о Тае. * * * Сибирь была в те годы одной большой стройкой, требовавшей людей с крепкими руками и трезвой головой. Владимира там заметили, послали учиться... Там встретил он и судьбу – женщину с такими же лучистыми, как у Таи, глазами и с таким же заливистым, звонким, словно серебряный колокольчик, смехом.Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
