А детей потом называли Оюшминалями...

Подвиг или авантюра? Праздник или трагедия? События 70-летней давности на трассе Севморпути ставят такие вопросы

Тридцатые годы прошлого века вошли в историю России еще и как время энергичного, можно сказать, массового освоения Арктики. Главным направлением этого, без преувеличения великого, похода считался Северный морской путь. В 1932 году экспедиция Отто Шмидта на ледокольном пароходе «Александр Сибиряков» попыталась осуществить сквозное плавание из Архангельска до Владивостока.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ рейс проходил в условиях тяжелой ледовой обстановки, особенно в морях Восточной Арктики. У парохода были сломаны лопасти винта, затем гребной вал. Сибиряковцы взрывали лед, где возможно, «подтягивались» на якорях, в разводьях расталкивали льдины шестами и даже поставили на судне брезентовые паруса. В конце концов пароход вырвался на чистую воду Берингова пролива. Так впервые Северный морской путь был преодолен за одну навигацию. В постановлении СНК, которое вышло вскоре после этого, ставилась очередная задача: «Проложить окончательно Северный морской путь до Берингова пролива». За дело с неистовой энергией взялся все тот же Шмидт, теперь уже начальник Главсевморпути.

С именем землепроходца

Для новой экспедиции вы-брали обычный пароход «Лена», построенный для СССР на датской верфи «Бурмейстер и Вайн» в 1933 году. Двухпалубное судно для того времени считалось крупным - 7,5 тысячи тонн водоизмещения, мощность паровой машины - свыше 2400 л.с. Внешне пароход внушал доверие. Когда на пароходе поднимали советский флаг, его переименовали в честь Семена Челюскина - русского землепроходца, первым достигшего самой северной материковой точки Евразии.

16 июля пароход вышел из Ленинграда, сначала на Мурманск. Судно в рейс провожала многотысячная толпа. Напутствовали его как продолжателя дела сибиряковцев... Но еще не звучали торжественные речи, еще не отдали швартовы на «Челюскине», а в Архангельске доживал свой век капитан Иван Петрович Ануфриев, который предостерегал руководство новой экспедиции, более того, пророчил гибель «Челюскина» и - в это почти невозможно поверить - указывал на карте место грядущей катастрофы. Как выяснится позже, ошибаясь всего на 100 миль.

Пророчество капитана

Судьба Ивана Петровича Ануфриева во многом схожа с тем, как складывалась она у его коллег - известных ныне капитанов, выходцев из поморской среды. Однако в какой-то момент его капитанская стезя «получила свою специализацию» - ледовая навигация. В 1907-м Ануфриев стал капитаном первого ледокольного парохода на Белом море, во времена Первой мировой ему поручалось привести в Архангельск ледокольные транспорты, закупленные Россией у Канады и Англии. И в дальнейшем его опыт не раз был востребован. У Ануфриева были ученики, и самый известный из них - Владимир Воронин.

Известие по поводу рейса «Александра Сибирякова» Иван Петрович воспринял достаточно сдержанно, понимая, какой ценой достался этот прорыв, считал ее слишком высокой, а результат - той счастливой случайностью, что бывает, но не слишком часто. Шансы «Челюскина» он ставил невысоко. Интуиция и опыт подсказывали ему: на этот раз триумфа не будет. Кстати, ему также предлагали идти в тот рейс капитаном, но Иван Петрович отказался. В числе прочих обратились к его ученику Воронину. Тот подумал, подумал... и тоже отказался. Говорят, тогда Шмидт попросил Воронина привести «Челюскина» в Мурманск и там уже найти себе замену. Но замены Воронину так и не нашли...

И вот когда отшумели торжества в честь челюскинцев и летчиков - первых Героев Советского Союза, капитан Воронин приехал в Архангельск, чтобы... повиниться перед учителем, по его словам, «за нелепую потерю судна». Об этом «покаянии» мне в свое время подробно рассказывала дочь Ивана Петровича, Лидия, ставшая случайным свидетелем сцены в отцовском кабинете.

Напролом пути нет

Неприспособленность «Челюскина» к ледовому плаванию была очевидна профессионалам, когда судно еще стояло в датских доках. Сомнения возникали даже у чиновников высокого уровня - зампреда СНК Валериана Куйбышева, замнаркома по морским делам Сергея Каменева, первого секретаря Ленинградского обкома Сергея Кирова. «Лена» не ледокол, а обыкновенный грузовой пароход, - говорили они. - А вы на нем в Арктику...» «Если пройдем на нем до Берингова пролива, да еще за одну навигацию, все капитаны смелее поведут свои суда по Севморпути», - убеждал их Шмидт. Странно, но этот довод действовал. Быть может, потому, что свыше уже была дана команда: нужна действующая трасса Севморпути. И не завтра, а сегодня!

Между тем комиссия Судопроекта, куда входил в числе прочих и академик А.Н. Крылов, признала: пароход для Арктики слаб. И опытный мореход Воронин, осмотрев судно, сразу сказал Шмидту: «Не годится он для ледового плавания. Первая крепкая льдина долбанет - и ему конец!» «Не отменять же экспедицию», - якобы возразил ему Шмидт. «Именно так, - ответил Воронин. - Если, конечно, нет другого парохода...»

Другого парохода не было! Зато было стремление покорить Арктику и, безусловно, присутствовало традиционное русское «авось»...

Уже на первом отрезке пути - из Ленинграда до Копенгагена - обнаружились неполадки в машине. Во время короткой стоянки в Дании их наспех устраняли.

10 августа «Челюскин» вышел из Мурманска, вышел сильно перегруженный углем, который надлежало передать на ледокол «Красин». Теперь судну, осевшему значительно ниже ватерлинии, встреча со льдом грозила еще большими неприятностями. Но тогда об этом почему-то не подумали. А быть может, и подумали, но все же решили рискнуть.

В Карском море, даже в разреженном льду, борта парохода затрещали по швам, был погнут стрингер, сломан шпангоут, ослабли заклепки, обнаружились течи. Вот бы задуматься! Но Шмидт настроился решительно, и 1 сентября пароход достиг-таки мыса Челюскин.

В море Лаптевых начались сильные шторма, и пароход снова продемонстрировал слабые мореходные качества. Однако плавание продолжилось. В Восточно-Сибирском море началось раннее льдообразование. Неуклюжий «Челюскин» едва протискивался в канале за ледоколом, каждый день получая все новые повреждения. Но обратно не повернули. Вошли в Чукотское море. Ледокол «Красин» сломал один из своих гребных винтов, потерял треть своих ледокольных качеств. «Челюскин» имел множество вмятин в бортах, пробоину, поврежденный руль, потерял часть лопасти винта... Похоже, даже Шмидт засомневался в успехе предприятия, но отступать уже было поздно. Точнее, некуда. В итоге произошло то, что и должно было произойти... Судно затерло льдами, оно, повинуясь течениям и ветрам, дрейфовало к северу. 25 ноября по пароходу объявили зимовку... 13 февраля в 13.30 «Челюскин» не выдержал очередного и внезапного напора льдов - ему разорвало левый борт практически от носового трюма до миделя. Организованно, без паники люди выгрузили аварийные запасы и сошли на лед. Последним это сделал капитан Воронин. В 15.30 пароход стремительно ушел под воду. Этот зловещий эпизод даже успели снять на кинохронику. При этом погиб только один человек - завхоз экспедиции Борис Могилевич: он замешкался и был сбит с ног сорвавшимся с креплений грузом.

Лагерь Отто Шмидта

Для пропитания в числе прочего удалось спасти 60 ящиков мясных консервов, 50 ящиков галет, а для досуга - четыре книжки и патефон с двумя пластинками. Жили в палатках. Строили ледовый аэродром и обустраивали быт. С тоской боролись футболом и забиванием «козла», регулярно слушали научно-популярные лекции. Еще выпускали стенгазету «Не сдадимся!» и рукописный журнал «Ледовый крокодил».

Однажды у нескольких зимовщиков возникла идея - дойти до берега по дрейфующим льдам, надо сказать, идея гибельная. Шмидт отреагировал спокойно, но жестко: «Эту мысль надо отбросить, или мне придется принять все законные меры» - и показал на винтовку, стоявшую в углу палатки.

Вообще-то, личность Шмидта его современниками, в том числе людьми науки, оценивается крайне противоречиво. От безусловного признания его заслуг до полного неприятия его, как шарлатана. Не секрет, что и отношения капитана Воронина с Отто Юльевичем были далеко не безоблачными, поскольку последний часто вмешивался в судоводительские дела без должных знаний основ навигации. Но вот какая особенность: из челюскинцев никто не поминает его плохим словом. Все утверждают, что Отто Юльевич был эрудитом, настоящим интеллигентом, хорошим организатором, а что до случая с винтовкой, так ведь это был последний, но вполне допустимый аргумент.

«Воздушный акт» драмы

Ближайшим обжитым местом на материке были поселки Ванкарем и Уэлен. Никакого МЧС с незаменимым для нынешней России товарищем Шойгу тогда, разумеется, не было. Был Совет Народных Комиссаров и товарищ Куйбышев, которому поручили руководство спасательной операцией. Предлагались разные варианты. Например, вывезти людей на собачьих упряжках или снарядить мощный ледокол. Но бесчисленные торосы и полыньи непреодолимы для санных поездов. Для подготовки ледокола требовалось не меньше двух месяцев. Воздушный вариант поначалу рассматривался как теоретический: самолеты той поры были маломощными, считались ненадежными. Но в итоге, а вернее сказать, от безнадеги ставку сделали на них. Группу лучших военных и гражданских пилотов сформировали в считанные дни. Так же, «с миру по нитке», собрали и машины для их авиаотряда. «Кукурузник» Ан-2 по сравнению с ними - супер-лайнер. Пароход «Смоленск» из-за непроходимого льда смог доставить спасателей только до селения Олюторка. Это в двух тысячах километров от лагеря Шмидта... Летчики преодолели путь до Ванкарема с несколькими остановками. При посадках разбились два самолета, пилоты уцелели чудом...

Первым нашел льдину челюскинцев Николай Каманин. Произошло это 7 апреля. Затем была тяжелая работа по эвакуации людей. В метель, в морозы за 40 градусов... Но быстро ли вывезешь сотню человек, если самолетик мог взять на борт всего одного? Тогда приладили к фюзеляжам сколоченные фанерные ящики и в них втискивали людей. Комфорта - ноль, но зато пять пассажиров за рейс!

Летали при малейшей возможности, которую предоставляла погода. 13 апреля вывезли последних: радистов Иванова и Кренкеля, капитана Воронина, боцмана Загорского, заместителя Шмидта Боброва и Погосова, начальника импровизированного ледового аэродрома. Еще через три дня вышло постановление ЦИК СССР об учреждении звания Героя Советского Союза. Первыми обладателями его стали семеро летчиков из каманинского авиаотряда: Анатолий Ляпидевский, Сигизмунд Леваневский, Василий Молоков, Николай Каманин, Маврикий Слепнев, Михаил Водопьянов, Иван Доронин.

Праздник на годы

В те дни торжествовала вся страна. Челюскинцы из Владивостока в Москву ехали поездом. Рассказывают, даже на тех станциях, где состав не останавливался, их приветствовали люди с цветами и знаменами, стоявшие сплошной стеной. «Это было такое всенародное ликование. Как День Победы», - вспоминает Виктор Гуревич, один из моряков парохода. В Кремле челюскинцев принимал лично Сталин. Да что там Сталин, если новорожденных в тот год называли Оюшминалями, что переводилось как «Отто Юльевич Шмидт на льдине»!

Политическая система тогда выжала из неудачной экспедиции все и заработала себе хорошие дивиденды. Часто вспоминают Бернарда Шоу: «Что вы за страна? Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество!» Иронический подтекст его слов тогда, в тридцатые годы, мало кто понял. Слезы радости не позволили.

Но ведь и подвиг тоже был! Даже сегодня, когда звание Героя страны здорово девальвировалось и отношение к нему у большинства соответствующее, вряд ли кто усомнится, что полярные летчики были достойны его. Иное дело, что получилось все как-то «по-русски»: сначала одни сделали глупость, а другим потом пришлось проявлять героизм.

Еще думается, «челюскинская эпопея» должна была войти в историю страны при любом ее исходе. Хотя бы потому, что она объединила множество известных умов и талантов, которые значат многое для страны и сегодня. Помимо уже упомянутых здесь звучных имен назовем академика Петра Ширшова, поэта Илью Сельвинского, кинорежиссера Марка Трояновского, журналиста Бориса Громова, художника Федора Решетникова.... Все они участники и свидетели той драмы.

К слову, одно время у бывших челюскинцев была традиция: каждый год 13 февраля собираться в московском ресторане «Прага». Съезжались все, кто мог, брали с собой и своих подрастающих детей. Традицию на время прервала война, потом встречи продолжились, хотя с уже поредевшими рядами участников. Правда, еще в 1994-м собраться так и не смогли: вечер в «Праге» покорителям Советской Арктики, а также их родственникам стал не по карману...

Мне кажется, что заблуждения нынешних журналистов, писавших и пишущих на «челюскинскую тему», проистекают из того, что экспедицию, как и события, произошедшие уже после 13 февраля 1934 года, они рассматривают вне реальной, если хотите, общественно-бытовой обстановки того времени. Сегодня легко рассуждать о середине тридцатых вообще, легко отыскивать конкретные просчеты организаторов, еще легче заклеймить позором идеологические догмы того времени. Но дело в том, что догмами эти установки стали называть гораздо позже, когда сама история доказала их несостоятельность. Тогда же массовое сознание населения воспринимало их как естественное проявление жизни.

Так чем же войдет в летопись нашей страны та полярная эпопея? Масштабной авантюрой? Да! Но и подвигом тоже. Назовем те дни и ночи трагическими? Можно и так. Но и слово «праздник» здесь не станет лишним. В истории нет простых событий, как нет однозначной и примитивной судьбы у всякого человека.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта