Черная зона «К-19»

История двух столкновений экипажа АПЛ по прозвищу «Хиросима»

В ноябре 1969 года я впервые вышел в море на атомной подводной лодке. До этого я служил на Тихом океане на дизельных подводных лодках. Сейчас мало кто представляет, какими были эти лодки проекта 613, а в послевоенные годы они являлись основной силой подводного флота.

Получить назначение на такой корабль в то время считалось престижным. Хотя основным недостатком этих лодок являлась теснота и связанные с ней неудобства. Неудобства бытового характера меня не особенно угнетали, их я воспринимал как должное, но я не мог смириться с тем, что, например, штурманской рубки как таковой не было. Не было и штурманского стола, на котором можно было бы разложить карты, не сгибая их в несколько раз. Кроме того, штурманский закуток располагался чуть в стороне от линии рубочных люков, и поэтому спрятаться от потока воздуха, идущего к работающим дизелям, было невозможно. Если летом это еще было терпимо, то зимой стоял такой холод, что замерзала жидкость охлаждения гирокомпаса. А еще все мы страдали от того, что в подводном положении нельзя было курить, случалось, в течение нескольких суток.

Мечты сбываются?

С появлением атомных лодок я загорелся мечтой служить на них. «Уж там-то, - мечтал я, - будет просторная штурманская рубка, нормальный стол, специальная полка для лоций, таблиц и прочего. Я буду носить чистую рубашку с галстуком... А еще там есть специальный курительный салон, чуть не каждый день можно принимать душ, выпить холодной газировки...» И вот, окончив с отличием Высшие штурманские классы, я получил назначение штурманом (командиром БЧ-1) на ракетные атомные подводные лодки 658 проекта. Я торжествовал - моя мечта сбылась!

Вначале меня назначили во 2-й экипаж подводной лодки К-40, которая тогда стояла в ремонте в Пала-Губе. Корабль был из серии так называемого 1-го поколения. Сразу выяснилось, условия здесь мало чем отличались от тех, что были на «дизелюхах». Так что моя мечта сбылась как бы частично. После сдачи всех зачетов я был назначен на подводную лодку К-19, которую на флоте уже тогда именовали «Хиросимой» после известной аварии ее реактора в 1963 году.

Командиром лодки являлся капитан 2 ранга Шабанов, довольно странный офицер. Для первого знакомства он вызвал меня к себе в каюту... глубокой ночью. Ночной вызов меня особенно не удивил: я уже привыкал к командирским причудам, удивили вопросы, которые он мне начал задавать. Например, «какая глубина моря в Чесапикском заливе?» и т.п. Я не знал и не мог знать, какая там глубина, но мне было стыдно, потому что эти «вопросы с потолка», откровенно говоря, ставили меня в тупик.

- А какова вероятность среднеквадратической ошибки?

Это я знал точно и потому с облегчением ответил:

- 68,3 процента.

- Нет! Неверно! Стыдно не знать такие вещи!

Но я-то был прав. Тогда, приглядевшись, я вдруг обнаружил, что мой командир попросту... пьян. Ошеломленный в первые мгновения, затем я вдруг вспомнил, как в свое время меня отговаривали идти в экипаж к Шабанову.

Многие порядки на атомных лодках меня удивляли. Например, перейти от одного пирса к другому командиру здесь не доверяли. Обязательно приходил начальник штаба или командир дивизии! «Ну, давай, командир, действуй!» И только командир начинал давать команды, как сразу: «Стоп!», и поток издевательств: «Шабанов! Ты соображаешь или нет!?», «Шабанов! Ну, ты даешь!» или «Шабанов! Ты чем думаешь, головой или...» И это при офицерах, даже при матросах! На командира было жалко смотреть. Особенно издевался над Шабановым капитан 1 ранга Лебедько, наш заместитель командира дивизии. Именно его невыдержанность сыграла затем свою отрицательную роль в двух драматических эпизодах.

Удар «Гэтоу»

В ноябре 1969 года состоялся мой первый выход в море на атомной подводной лодке. Для страховки взяли еще одного штурмана - капитан-лейтенанта Федотова. Старшим на борту был капитан 1 ранга Лебедько. Утром 15 ноября мы были в районе Териберки. Нейтральные воды, до берега порядка 25 миль. Я находился в штурманской рубке. В Центральном посту (ЦП) Лебедько «учил» Шабанова «военному делу настоящим образом»: орал, топал ногами. В штурманской он так ударил кулаком по столу, что чудом не разбил стекло автопрокладчика. В ЦП царила гнетущая атмосфера, нервы были на пределе. Обстановка чуть разрядилась после того, как команде объявили «завтракать». Старшина команды акустиков Пухта, к слову, участник войны, мастер своего дела, с облегчением покинул пост, оставив за себя молодого акустика. Перед этим, помню, лодка изменила глубину. Ход у нас был, к счастью, небольшой. Молодой акустик, очевидно, не разобрался в обстановке и не услышал шумы американской лодки, с которой мы вскоре столкнулись.

Я сидел за штурманским столом и вдруг ощутил, что неведомая мощная сила прижала меня к носовой переборке на несколько секунд. Как такового, удара я не слышал, но он, несомненно, был. Дифферент пошел на нос. Первое, что мелькнуло в голове - налетели на камни! Но мы же недавно определяли место, да и удар был бы другим!

Мы сразу же всплыли, дали радио. На поверхности ничего не заметили. С мостика никаких повреждений не увидели. Вскоре нам приказали возвращаться. На подходе к Кольскому заливу увидели сторожевые корабли, на полных парах шедшие навстречу. Они уточнили место нашего столкновения. Позднее говорили, что они обнаружили американцев и давали им сигнал «всплыть», но они 4-узловым ходом так и ушли. Только через много лет я узнал, что это была АПЛ «Гэтоу», и, как слышал, ее командира наградили, зато нашего Шабанова чуть не сняли и довели почти до инфаркта.

Уже в доке Росляково мы увидели результат столкновения: нос К-19 был смят по самые торпедные аппараты, а сама вмятина имела цилиндрическую форму. Прочный корпус «Гэтоу» и был тем «цилиндром». Таким образом, наш удар пришелся по американской лодке почти под прямым углом. Последствия могли быть ужасными...

На причале в Гаджиево нас ждала группа «черных полковников», которые прибыли для расследования ЧП. Комиссия работала несколько дней. По мою душу прибыл капитан 1 ранга Яковлев. И хоть было ясно, что вины штурмана в этом столкновении нет, он, как педантичный зануда, все досконально проверил, восстановил прокладку, проверил расчеты астрономической задачи и даже черновые записи проведенных накануне регламентных проверок навигационного комплекса. Претензий не было.

Задача остальных членов комиссии была гораздо сложнее, чем разбор происшествия. Они «накопали» столько замечаний, что даже хотели снять командира с должности. Пишущая машинка раскалялась, когда по ночам перепечатывалась отсечная документация, корректировались корабельные расписания и даже книжки «Боевой номер». Особенно много вопросов было к акустикам. Среди членов комиссии были создатели акустической техники и представители Академии наук, и столкновение ставило под сомнение их престиж. Они доказывали, что в любом случае акустики должны были слышать американскую лодку, и своими распросами довели мичмана Пухту до слез.

В результате совместных усилий комиссия и командование сделали вывод, что никто не виноват - ни техника, ни акустики, ни экипаж. Виновата во всем... неудачная гидрология моря. Этот вариант устраивал всех.

По сценарию «Андре Дориа»

Следующее ЧП произошло 30 марта 1970 года. Я запомнил эту дату еще и потому, что в этот день мне присвоили звание капитана 3 ранга. К-19 все еще была в ремонте, и в Мотовский залив мы вышли на К-40. Тот же Шабанов, тот же Лебедько, а с ними целая «толпа»: флагманский штурман дивизии, два командира, два старпома, капитан-лейтенант Федотов и еще один молодой лейтенант-штурман. Под утро получили «добро» на возвращение. Всплыли в надводное положение, дали ход двумя турбинами. Обстановка неважная - туман. Скоро он сгустился настолько, что видимость уменьшилась почти до нуля. До сих пор не понимаю, как такое могло случиться, но в тот момент, когда я поднялся на мостик перекурить, мимо нас, почти рядом, в тумане прошлепало какое-то судно. По спине пробежали мурашки: почему не было никаких докладов от радиометриста? Мы ведь чудом избежали столкновения! Скорее всего, Шабанов, находясь на мостике, «забыл» начать радиолокационное наблюдение!

Тут Лебедько дал волю своим эмоциям, и в ЦП вновь сгустилась нервная обстановка. Перед входом в Кольский залив на экране РЛС обнаружили цель - какое-то судно в глубине залива. Было непонятно - выходит оно или наоборот входит. Радиометрист начал было докладывать данные, но Лебедько оборвал его и громко объявил: «Все доклады ко мне!» Таким образом, он фактически отстранил командира. Теперь Шабанов стоял на мостике, как пешка.

У меня было все приготовлено для производства расчетов для расхождения в тумане. Но в ЦП боевой информационный пост почему-то не разворачивали, а к радиометристам было не пробиться - кроме них там расположились командиры во главе с флагманским штурманом, который сидел у РЛС. Я ждал данных для расчета расхождения с судном, но команд не было. Несколько раз я, буквально просунув голову между ног сгрудившихся начальников, запрашивал у флагманского штурмана данные для определения места, он сидел ближе всех к экрану и давал их. Неожиданно в штурманскую рубку вошел Шабанов, оставив на мостике одного сигнальщика (?!) Я доложил о готовности для расчета данных. Шабанов долго смотрел на карту и вдруг спросил: «Что это такое?» Вначале я не понял его, потом догадался: «Это планшет для расчета данных». До сих пор помню его слова: «Только безграмотные штурмана рассчитывают на планшете! Убрать!» Пришлось проглотить и это оскорбление.

Между тем судно приближалось, и обстановка в ЦП накалялась. Через каждые 2-3 минуты по командам Лебедько лодка меняла то курс, то скорость. Но, по-видимому, эффекта от этих бестолковых маневров не было. Отметка судна на экране приближалась к центру экрана. Крики Лебедько стали истошными, когда отметка вошла в «мертвую зону» станции. Все находившиеся в рубке РЛС вдруг кинулись наверх. Не успел еще последний офицер выскочить на мостик, как мы ощутили удар: мы все-таки столкнулись! Застопорили ход, легли в дрейф.

В свое время я прочел книгу о столкновении итальянского лайнера «Андреа Дориа» со шведским сухогрузом «Стокгольм». Там была аналогичная ситуация: итальянские штурманы смотрели на экран, где, как известно, отображается не абсолютное, а относительное движение, и ничего не предпринимали. Но если для них радиолокатор был в новинку, то для наших-то командиров столкновение К-40 было следствием чудовищной безграмотности.

Мы легли в дрейф. Я специально открыл Корабельный устав, чтобы ничего не пропустить из необходимых действий в этой ситуации. Закончив чтение, поднялся на мостик... Светило яркое солнце, полный штиль, а рядом - с приличным креном рыбацкий сейнер. На нем метались еще не вполне протрезвевшие люди. Позже выяснилось, что на «рыбаке» и не думали менять курс, как это казалось нашим горе-специалистам. На руле стоял у них единственный трезвый матрос и держал заданный курс до тех пор, пока мы не столкнулись. Вскоре сейнер увели на буксире к месту стоянки, где он, как я слышал, и затонул.

В Гаджиево мне снова пришлось встретиться с флагманским штурманом флота, капитаном 1 ранга Яковлевым. Снова проверка прокладки и прочее. Для порядка он предложил мне решить типовую задачу по расчету данных для расхождения в тумане на планшете. Для решения мне потребовалось всего несколько секунд! Затем я рассказал, как было дело, в том числе и про выходку Шабанова. Яковлев моей вины в столкновении не выявил, однако предложил переписать объяснительную, мол, иначе арбитражный суд присудит ВМФ большой штраф. Объяснительную мне пришлось переписать под его диктовку - чего не сделаешь для флота!

После этой аварии Шабанова сняли и командиром назначили капитана 2 ранга В.П. Логинова - умного командира и порядочного человека. Для меня же история не закончилась. В июне мы ушли в автономку. Где-то в середине ее замполит вдруг объявляет партийное собрание. Повестка дня: «Персональное дело коммуниста Костина». Я: «В чем дело? Не понял». Выяснил: оказывается, меня должны наказать за столкновение с сейнером. На собрание я шел с уверенностью, что это недоразумение мне удастся легко объяснить и меня, само собой, оправдают. Однако адмирал Борисеев, который был с нами в том походе, вдруг заявил: «Так, товарищи, не бывает - столкновение есть, а штурман не виноват!» И вот мои друзья-товарищи, опустив глаза, медленно подняли руки - строгий выговор с занесением. Никому не желаю пережить то состояние обиды и беспомощности, которое тогда меня охватило. Как же так?! Ведь сейчас же не 37-й год? У меня тряслись руки и как штурман я был надолго выведен из строя.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта