Наши тараканьи бега

В моем детстве - это, стало быть, начало тридцатых - двери в деревнях Смоленской области не запирались

Если хозяева уходили, поперек входа лежала палка. И любой путник мог зайти в избу, в которой всегда было чисто и аккуратно, а на столе непременно лежала краюха хлеба, накрытая тряпицей, и соль в деревянной солонке.

Во время поездок с отцом по Смоленщине мы заходили в такие избы. И непременно съедали по куску хлеба с солью. Потом отец писал записку с благодарностью и что-нибудь оставлял. Пачку папирос, кусок мыла, горсть карамелек. Он объяснил мне, что хлеб и соль - самое древнее угощение на Руси, почему его и преподносят уважаемым гостям и по сей день.

А я помню тот хлеб: его пекли на кленовых листах в печи, на поду. И, прожив жизнь, признаюсь,что ничего не ел вкуснее того хлеба. Хлеба моей родины.

В деревнях не было подросткового озорства, а уж тем паче хулиганства. Деревня не пила. Правда, в те времена и город пил куда меньше, чем сегодня, но в деревне были местные ограничения. По воскресеньям спиртное в лавках и кабаках не продавалось, а хлебнувшие в будний вечер холостые ребята жевали черт знает какую дрянь, только бы отбить запах. Иначе уловившая аромат девушка ославила бы на все село. А такая слава переводила парня в разряд заведомо третьесортных женихов.

Превыше всего в деревне ценился труд. С малых лет дети, едва научившись ходить, помогали родителям. Мальчики - отцу, приучаясь к мужской работе, девочки - матери, осваивая нелегкие обязанности хозяйки крестьянского двора. Покормить скотину, подоить коров, убрать, сготовить, заштопать. Труд был главным воспитателем поколений, опираясь на крестьянские обычаи и строгую иерархию семейных отношений.

Центром деревни была церковь. Туда шли семейно, надевая лучшие одежды, благоговейно слушали проповедь, истово молились и истово веровали. Она задавала ориентиры Добра и Зла согласно Заветам Христа, учила детей грамоте, и авторитет ее был непогрешим.

В отличие от деревни, город никогда не был религиозным. В нем сосуществовало множество церквей, мечетей, синагог, костелов, молельных домов, а порою и буддистских храмов. Он исстари был многоконфессионален, что определяло не просто веротерпение, но и веронеприятие, выражавшееся в погромах, ссорах, склоках и кровавых драках. Особенно это усилилось в конце ХIХ века, о причинах чего и пойдет речь ниже.

В городе была своя культура, в основе дворянская, к которой примыкали и многочисленные разночинцы. Дети мещан, солдат, церковнослужителей - все, получившие образование, зарабатывали на хлеб насущный либо чиновничьей или военной службой, либо преподаванием и репетиторством, либо подвизались на ниве искусства.

Мещане составляли отдельную прослойку городского общества. Дворянская культура оказалась слишком изощренной для них, и они довольствовались основами культуры деревни. Ходили в церковь, отмечали церковные праздники и не любили интеллигентов, считая безбожниками. Городская интеллигенция и впрямь посещала церковь только по случаю: свадьбы, крестины, похороны и т.п. Это не нравилось Церкви, почему она в конце концов и настояла, чтобы заграничный паспорт выдавался только по справке об исповеди. Напоминаю об этом, как об одном из примеров духовной близости мещанства с официальной Церковью: и те и другие духовно ориентировались на вчерашнее, не очень-то жалуя сегодняшнее..

Мещанская прослойка все время подпитывалась выходцами из деревни. После отмены крепостного права этот ручеек превратился в поток, так как деревня выжимала малоземельных или разорившихся. В городе они устраивались разнорабочими или перебивались случайными заработками. Вот они-то и влились в ту люмпенизированную толпу, которую активно использовали большевики.

Советская власть сознательно сломала исторически сложившуюся систему общественного устройства России. Большевиков рьяно поддерживали маргинальные полчища, хорошо выучившие основополагающий большевистский лозунг «Грабь награбленное!». Грабили все - дворянские усадьбы с бесценными художественными коллекциями, церкви и мечети, купеческие дома и хозяйства зажиточных крестьян. Сожгли даже усадьбу Блока, который так радовался приходу революции.

Затем пришло время концлагерей. Первый концлагерь был построен под Холмогорами по личному указанию Ленина для плененных офицеров. Им гарантировали жизнь, но ни один не выжил. Массовых расстрелов не было, но смертная казнь во всех видах быстро сократила численность пленных настолько, что лагерь закрыли, переведя оставшихся на Соловки. Что творилось там, уже перестало быть тайной. А ведь это было только началом уничтожения наиболее талантливых людей России. Безумный кремлевский газонокосильщик старательно срезал каждую былинку, чуть взметнувшуюся выше дозволенного уровня.

Приоритет захватили сорняки. Обыватель, обзаведясь партбилетом, тут же ринулся получать образование, уровень которого резко снизился. Все учебные заведения - гимназии, реальные и коммерческие училища, кадетские корпуса, готовившие завтрашний руководящий слой общества, были закрыты. История не преподавалась свыше десяти лет, да и ныне обитает на задворках школьных программ, довольствуясь мифами вроде классовой борьбы как вечного двигателя прогресса человечества.

Изъята история была не по капризу, а вполне осознанно, поскольку являлась фундаментом культуры дворянской. Всякая гражданская война есть вооруженная борьба культур, и дворянство было повержено вместе с историей страны. Это весьма устраивало обывателя, так как он при известном умственном напряжении мог припомнить только, как дед однажды упал с телеги. А обыватель стал опорой большевиков: именно рев толпы создавал неразбериху, в которой можно было действовать с максимальной наглостью. С той поры мы, как говорится, «гимназиев не кончали»...

Увы, мы - вечные пограничники. Меж культурой и невежеством, меж Западом и Востоком, меж земледельцами и кочевниками, меж исламом и христианством. Это у нас в крови. Но если солдат всегда ждет приказа, то пограничник всегда ищет врага. Как внешнего, так и внутреннего.

После отмены крепостного права число обывателей в городах резко возросло. Превратившийся в городского люмпена крестьянин был невероятно поражен количеством врагов внутренних, из-за которых он, коренной русак, оказался без работы. Это казалось ему возмутительно несправедливым, что и выразилось в новом громком определении «ПАТРИОТ», доселе в России неизвестном. Никогда не державшие в руках оружия «патриоты» устраивали манифестации и погромы, провокации и побоища, и службы порядка не привлекали их к ответственности. «Глас народа - глас Божий» - весьма удобный для внутреннего употребления лозунг...

Нечто подобное происходит и сегодня. Обыватель, как таракан, лезет во все щели в поисках кормного места. В Думу и Сенат, в правительство, в администрацию президента, в торговлю, бизнес, даже в науку и искусство. Это на него без устали работает телевидение и реклама, для него миллионными тиражами выходит огромное количество журналов, газет, фильмов, буклетов и прочего хлама, который почему-то именуется культурой.

Но самое страшное - обыватель извлек из подкорки старый большевистский призыв «Грабь награбленное!». И - грабит. Всеми способами. В стране идет ползучая гражданская война. Сумеем ли мы победить в ней? Сумеем ли остановить сорвавшегося с цепи злобного и завистливого пса, кличка которого - Обыватель?

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта