Могильщик из Ошлапья

Однажды он поспорил на две бутылки водки, что всю ночь проспит в обнимку с покойником...

При строительстве Сретенской церкви - каменной, двухэтажной - в позапрошлом веке среди сельчан возник спор: где, в какой из деревень, ставить ее. Уже и жребий бросили, на божий промысел полагаясь, указал он возводить cей храм в центре, в деревне Бор. Так бы и вышло, да вмешался в спор тот купец, что владел в другой деревне, в Ошлапье, большой лавкой. Посулил односельчанам тысячу рублей на строительство церкви дать, но при условии, если поближе к его лавке церковь поставят.

Тысяча та спор и решила. Стала церковь Ошлапецкой, более полутора веков простояла на берегу Вычегды. И стоять бы ей еще да стоять, да сама природа расчетливых предков ошлапьинцев сейчас наказывает: река все ближе и ближе подбирается к храму. Может год, может два осталось стоять ей, а вот сельский погост - старое кладбище, церковь окружающее, - большей частью своею разрушено уже, берегом своим каждую весну пугает оно забредшего сюда путника полусгнившими гробами да белыми костями в песке.

Пугает, впрочем, только нового человека. К столь неприглядному виду предков своих местные рыбаки - и мужики, и пацаны - давно привыкли. Однако порядок должен быть, стали в сельсовете искать человека - кто бы на себя нелегкую обязанность могильщика взял и останки, на свет строптивой водой вытащенные, опять земле предавал.

Нашли. Взялся за это дело местный же, ошлапецкий мужик Виталий Лисин. Живет он от погоста по соседству, но решило дело все-таки не это.

В жизни деревенской любые способности человека свое применение найдут. Виталий еще по молодости мужиков удивлял полным отсутствием страха к покойникам.

- Расскажи, - прошу я его, - как ты с покойником в обнимку спал?

- Ну, это дело давнее. Отец Сергий по соседству с нами жил, свояком мне приходился. Он за то, что священник, сидел в тюрьме, но недолго, потом домой вернулся. Жил бедно, ему даже земли не давали, был только под окном участочек небольшой, картошку садил. Хороший был человек, попросят - отслужит прямо на дому. И вот помер. А помер-то в Илецкой, была раньше деревня такая за Вычегдой. Приехали мы за ним с дядей на жеребце. Пообедали, выпили, еще и в дорогу нам бутылку сунули: но вы, ребята, тихонько там... Мы сначала-то тихонько, а как из глаз скрылись, так еще выпили: давай, дядя Федя, понюжай! Приехали. Сколько-то с вечеру еще выпили ну и заспорили. Мне говорят: не сможешь ночь в обнимку с покойником проспать. А что такого? Да я вообще покойников не боюсь. Когда тетя Тоня умерла, я тоже в доме спал, на полати забрался...

- И прямо в гробу на спор спал?

- С чего? В гроб-то как я залезу? Фуфайку рядом с гробом кинул, отца Сергия обнял. Утром приходят, мне пятки щекочут: хватит попа-то обнимать. А-а-а, говорю, проспорили две бутылки.

Похоронных дел мастером стал Лисин вскоре после того, как из школы вышел. Прознали в деревнях, что покойников он нисколько не страшится, вот и стали звать. А мастером я назвал его без всякой иронии. В любом деле без человека умелого обойтись трудно, а в таком вопросе, как похороны, особенно.

- Вот если человек не переносит запаха, тот уже не сунется. Вон у Прокопия Степаныча сын помер. Он уже полежал, запах... Его помыть надо, а попробуй одному-то тушу повернуть такую. Так Прокопий мне говорит: помоги. Только зашли, глянул я на него: а-а, говорю, иди-иди на свежий воздух.

Могилу ли копать, стол поминальный сладить - на все опытный, знающий человек нужен. А гроб сколотить - это тоже мастерства немалого требует, где положено - надо скосить, и крышке форму нужную придать. На все привычка, одним словом, нужна. Лисин-то начинал со стариками все это делать, от них учился.

- Еще на кладбище старом, у церкви, хоронили, там и костей, скажу я вам... Уж сколько лет этому кладбищу, наверное, столько же, сколько и церкви. Вырываешь - один на один похоронен. Хоронили, помню, мы бабушкину сестренку. Припозднились, уж потемну могилу копали. Ну и накопались на конец гроба. А Саша, напарник мой, чудной мужик, давай, говорит, посмотрим, кто там. Я говорю: Тихон Семенович, что в Шаровицах потонул. Он в спор: нет, не он, сейчас проверю. Топором крышку гроба отвернул, спичку туды, я слышу: верно, Тихон Семенович, плешка там видна и усики...

- Так неужто не страшно? По ночам никто под окнами не ходит?..

Смеется такому забавному вопросу.

- Вон из той избы, - куда-то за окно махнул рукою, - мать померла, так сын Валерка жить не стал здесь, уехал. Как приду домой спать, говорит, то ложки бренчат, то в окно смотрит. Мать-то! То из сеней выходит. Так, я говорю, ты отпел ее? Нет. Вот она и ходит. Или в мозгах у него ходит, так и не пойму. У меня никто не ходит, я и не запираюсь никогда.

Дом у Лисина огромный, старый, уж поболее века стоит. Как-то ночью на полатях спал - проснулся от грохота. Поднялся, смотреть пошел: в летней избе матица прогнила, потолок весь обвалился. А ведь днем еще в избе той гроб мастерил. Судьба, ведь колотил-то днем как...

- И много получаешь за похороны? - мы сидим с ним в его зимней избе, где все - и кровать, и части разобранной по деталям стиральной машины на кухонном столе - говорит о холостяцкой, одинокой жизни его.

- А какая плата? Выпьем, закусим - вот и все. И никаких денег. Ну, после похорон собираются все, стол накрывают, все честь по чести: пообедали, помянули...

Через то и пострадал. Года три назад, в ноябре, домой с поминок возвращался. Прошел всю дорогу, не пошатнулся даже. Фуфайку уже расстегнул, ключ достал, да забыл, что лед со ступеньки утром не сбил. С таким грохотом по крыльцу вниз скатился, что ключицу о ступеньку сломал.

Хорошо еще очнулся, иначе бы так и замерз у самых дверей своего дома. До двери добрался, а открыть нечем - ключ в снег улетел. Будь потрезвей, сообразил бы сразу в баню спать отправиться, около дома стоит. Неостывшая еще, не замерз бы. А он принялся в дверь валенком колотить, ее уже ломали, когда вот так же, с поминок, приносили в последний раз его совсем бесчувственного. Колотил-колотил, а и забыл, что сам перед тем укрепил их, двери-то. Валенок с ноги соскочил и в дыру между косяком и дверью - и остался там. Так еще не сразу побрел в баню, все еще пинал. Ногу и отморозил, пальцы хирург подчистую снес.

С той поры на похороны почти и не ходит, вот уж третий год. Звали как-то, старушка померла одна, приехали к Лисину на мотоцикле: помоги. Отказался: куда я с такой-то ногой, разве только командовать, сами делайте. Было, правда, раз - утонул брат двоюродный, так пришлось идти: свое дело. А так есть в деревне заниматься кому, гроб-то и молодежь сколотит и обошьет. Раньше не обшивали, выстрогают чистенько-гладенько - все в порядке.

Перезахоронить по весне со старого кладбища на новое - дело другое. Работы тоже хватает.

- Ну, тут проще: весной тепло, я зимой бы туда не пошел. Вот большая вода сойдет, иду на берег, там порой одни кости валяются. Небольшой гробик сделаю, простынку туда и все косточки собираешь, укладываешь. Потом заколотил, похоронил. А чьи кости, как определишь: ни креста, ни памятника?

- И глубокую копать приходится?

- Не-е. На метр выкопаешь, вот и все. Ну, если старую выкапывать, то глубоко - метра два. Это если кто родня есть и сами просят перехоронить, зачем ждать, чтоб сваляло-то. Для этого на новом кладбище, оно от реки далеко поставлено, специальный уголок отвели. Раскопаешь могилу, а как до косточек дошел, тут уж потихоньку выгребай. Гроб он что, рухнет, раздавит, будет все в земле. А так потихоньку убираешь косточки все.

Свою родню - бабушку да дядю - Лисин на поругание весенним водам тоже не оставил.

- Один гробик сколотил. Могилки раскопал, косточки все склал и туда, к маме, на новое кладбище свез. Маленький такой гробик, у бабушки косточки-то велики ли, худенькая была.

Нашел Виталий и останки свояка, отца Сергия. По весне, сразу после большой воды, дело было.

- Косточки его я уже в воде нашел. Далеко, пришлось рукава засучивать, чтобы доставать. Вижу - он, потому что у него крестик был заметный на шее, как четки. Кости только и остались да череп. Не развалились, там еще и столетние не развалились. Просто лежит скелет, и все. Его я в угол за церковью похоронил. Спрашивают: ты кого это опять запихал? Вы что, отца Сергия не знаете? А-а, ну его можно.

- Виталий, а расскажи, как ты чекушку из гроба достал.

- А-а, это! Сережка застрелился. Жена ему не дала опохмелиться, а он взялся за ружье. Всю голову разнесло, бинтами да ватой дыру позатыкали. Меня-то не было, а сосед Женька был на похоронах, видел, что чекушку в гроб ему положили и стопочку. Это давно было. А потом ко мне свояк приехал, рыбачить пошли. Сидим, удим, а Женька-то идет поверху, хромает. Ну-ка, Виталий, говорит, где-то здесь Серега похоронен, там чекушка должна быть. А сам показывает на берег: гроб вымыло, но не весь еще, только бок торчит. Ну, достал, тут же в реке сполоснули и выпили.

- Из той же стопки и выпили?

- Да. А тут одного хоронили, ему, говорят, туды, в гроб, целую поллитру положили. Но он подальше похоронен, скорей церковь упадет, чем до него дойдет очередь. И не перезахоранивают что-то.

Поговорили мы с Виталием и о том, какой смертью умирают ошлапьинцы, суходольцы и жители других ближних деревень. В таком вопросе мой собеседник чем не главный спец.

- А всяко. Вот совсем недавно хоронили, девяносто шесть лет... Тут уж старость. А то было - молодежь с дурости вешалась: сегодня один повешался, назавтра пришли на развод в мехпарк, Ленька говорит: пойду повешаюсь. Думали - шутит, а он - в дровяник и... Четверо человек вот так, один за одним, ну это уж дурость какая-то. Раньше ж водку давали по списку - очередища! Тоже, наверное, не дали кому-то похмелиться, вот и.... А надо мыть, одевать! И никто не идет. Ну, меня вытащили: пошли! Пошли, долго что ли помыть? Для меня разницы нет никакой: сам он умер или на повети в петлю залез.

О тех, кого за жизнь свою Лисин в последний путь проводил или из одной могилы в другую перенес, рассказывает он буднично, бесстрастно; так толкуют обычно о табуретке, требующей ремонта, или изношенных латаных валенках. Да и о старом кладбище, стоять на земле которому остались считанные годы, говорит, как о деле, порученном ему сельсоветом. О чем жалеет, так это о церкви:

- Склад в ней раньше-то был, и на втором этаже, и на первом. Двери на запоре, а - пацанами были - в щелочку посмотришь: ух, красота какая! Хотя икон не было уже, все было утащено, но фрески были кругом. Все позолочено, синева, оттенки! А если бы еще иконы висели кругом... Потом на зерноток весь склад перевезли, и началось: выламывали, выворачивали. Клады искали, все перерыто, перекопано, перестукано. В прошлый год пацаны, наверное, стали жечь стропила, крыша рухнула. А церковь - стоит! Как ее река валить-то будет, а ведь близко, в пяти шагах уже Вычегда?..

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта