Соловецкий юнга с «San Pedro»

Уже в самом начале жизни ему выпало увидеть Тихий океан, плавать на американском фрегате, воевать с японцами, ступить на землю Порт-Артура и заслужить корейскую медаль

Малоизвестные подробности из биографии Михаила Кононова

Ушел мальчишка на войну

А ведь о море он, архангельский мальчишка, всерьез не думал. В каком-то смысле все оказалось делом случая и началось в тяжелый год. К сорок первому он окончил семь классов. Семья жила в Архангельске, и, как большинство, бедствовала и голодала. Паек - 200 граммов хлеба. Отец работал бухгалтером в речном пароходстве, по возрасту и зрению в армию его не брали. Когда же Феофана Петровича откомандировали в Коми руководить одной из сплавконтор, он взял с собой сына - надеялся, что матери в городе станет полегче.

Заготовляли дрова для топок двинских пароходов, и в свои 14 лет Миша стал помощником тракториста, потом работал десятником на приемке леса. В сорок третьем вернулся в Архангельск с мыслью поступить в мореходку. Но тогда же принимали добровольцев в школу юнг, и ему посоветовали идти туда. Обычно в юнги брали сирот, а тех, у кого родители имелись, лишь с их согласия. Мать не без слез отпустила.

Сначала был остров Бревенник - известная окраина Архангельска, где нынче есть улица Соловецких юнг. Тогда же для будущих несовершеннолетних вояк отвели несколько бараков. Жили, конечно, не у мамки под боком, но худо-бедно здесь кормили. А есть, между прочим, хотелось все время, и когда на комиссии спросили, кем на флоте хочешь быть? - простодушный Миша, не задумываясь, ответил - коком.

Но с коком не вышло. Сначала проверили его «музыкальный слух» и назначили - будешь радистом. Потом посадили на специальный стул, раскрутили его, что голова кругом, пригляделись и сказали: служить можешь, но в море тебя будет укачивать. Не ошиблись. Сколько и где только моряк Михаил Кононов затем не штормовал, его укачивало. Но «морской болезни» он никогда не давал взять верх - все вахты стоял и салагам слабости не показывал. Как подобает истому моряку.

Он окончил знаменитую Соловецкую школу юнг. С островов их переправили в Кемь, это шел уже сорок четвертый год, а там - в вагон, и месяц в дороге, путь неблизкий - на Тихий океан. Назначение он получил на торпедные катера, что стояли в бухте Улисс. И вот здесь юнгу-радиста попытались... украсть подводники. Наскоро «схимичили» приказ о переводе, уже забрали паренька в расположение своей части, как «поднялся шум», и пришлось юнге шагать обратно в бригаду катерников. Так Миша Кононов уяснил для себя, что является ценным кадром. Специалистов на флоте тогда действительно не хватало.

Приближался Новый год, когда объявили набор в спецкоманду для приемки кораблей от американцев. Его взяли и сначала привезли во Владивосток - здесь формировались будущие экипажи. Тайны уже не делали: флот готовился принимать фрегаты, а лично ему предстояло переучиваться на радиометриста. Локационных станций на ТОФе в ту пору было всего две: на крейсерах «Каганович» и «Калинин», да и то отечественные, слабой мощности. Так что каждый радиометрист в то время числился на особом счету.

Спецкоманда русских «американцев»

Наступил день отправки. Война, хотя и катилась к своему берлинскому концу, а войной оставалась, и секретности хватало. Всех обрядили в единую форму, заставили документы, фотографии, письма сдать, а еще пройти через посольство, где каждый в обязательном порядке оставил отпечатки всех пальцев - у американцев по этому поводу были свои мысли и правила. Погрузились на пароход «Феликс Дзержинский». Все - в трюм, там нары в три яруса, и приказ: на палубу носа не показывать. Отчалили и пошли Сангарским проливом под присмотром японских эсминцев, потом отвернули к северу, на Алеутские острова.

Первая остановка в Датч-Харборе. Военно-морская база США. Здесь впервые увидели, какие они, американцы, что за корабли у них, и как несут они службу по своему, американскому, уставу... Причалы - аккуратные, чистехонькие, корабли - как игрушки, ухоженные, и на каждом, без исключения, есть местечко для нарисованной краской отвратительной обезьяны с подписью «Japan», такой вот синдром Перл-Харбора. А в службе американской, по сравнению с нашей, много вольницы, но очень строго в том, что всякий знает исключительно свое место и только свое дело.

После Датч-Харбора переход в Колд-Бей, что в 300 километрах восточнее. Здесь и высадились. Для русских американцы выстроили городок: жилые домики, хозяйственные постройки, столовая и общественный гальюн - все по местным, штатовским, представлениям. Чистота и порядок по меркам России - невиданные. На питание не скупились, - имелось все, кроме черного хлеба, щей и борща. На первое наливали что-то вроде бульончика, и через несколько дней стало невмоготу. Тогда организовали своих поваров, чтоб в борще ложка стояла, - совсем другое дело!

Два месяца учились в специальных классах, где показывали учебные фильмы по физике, электротехнике, радиоделу, локации, все по принципу - от простого к сложному. Таким же образом читали и теорию. Свободное время проводили в клубе. Здесь тоже кино, но уже, как говорится, «буржуазное», билет стоил 10 центов. Конечно, имелись известные «политические разночтения», и тогда приходилось хитрить. Например, если американцы спрашивали: кто такой? и показывали на замполита, отвечали: это наш физрук. Или, чтобы законспирировать комсомольское собрание, усаживали впереди парня с балалайкой, дескать, у нас коллективное прослушивание и никакой политики. Но вообще-то американцев такого рода «политика» мало интересовала.

Фрегат ЭК-5

Как только закончили с теорией, в Колд-Бей пришли фрегаты, и среди них - «San Pedro», эскортный корабль, который наши переименовали для краткости в ЭК-5. Корабль, между прочим, успел уже повоевать у Филлипин, где сбил 5 самолетов. Водоизмещение 2200 тонн, две паровых машины с котлами шатрового типа, 5500 сил, 16 узлов парадного хода и невероятно высокая автономность - до двух месяцев. Был он во многом не похож на наши сторожевики - высокий бак, очень низкий ют, навесная палуба, ни одного иллюминатора, на форштевне мощный «зуб», чтоб таранить лодки, и необыкновенные мореходные качества. На корабле было много оружия, и в том числе гидроакустическая станция и два локатора с дальностью 100 и 60 миль - для воздушных и надводных целей, в Союзе о таких еще только мечтали. Американцы передали с кораблем даже системы самоуничтожения аппаратуры и распознавания «свой-чужой», но следы от снятого оборудования на переборках наши тоже разглядели, значит, что-то все же утаили.

На учениях американцы поражались меткости наших артиллеристов - мишени те разносили вдребезги чуть ли не с первого выстрела. Хотя все объяснялось просто: шел сорок пятый год, а в русских экипажах были моряки с действующих флотов, там-то и настрелялись вдоволь. С локацией получалось хуже - дело новое, непривычное. С полмесяца ходили с американцами совместными экипажами, зачеты сдали, выстроились эскадрой в 10 фрегатов и двинулись домой, где уже война топталась на пороге.

Большинству из нас боевые действия на Дальнем Востоке представляются заключительным актом Второй мировой. Отсюда порой ложное понимание того, что победа над японцами было делом решенным. На самом-то деле крови пролили немало, и моряцкой тоже. Особенно в десантах. Был такой и на счету Кононова. Высаживали его в корейском порту Расин (Начжинь) ночью, в сплошь заминированной гавани, и ныне этот отчаянный эпизод русской славы описан во всех исторических справках и монографиях по Тихоокеанскому флоту.

И на Тихом океане...

Нет, на Тихом океане поход моряка Михаила Кононова с окончанием войны не закончился. Фрегат фактически до февраля 1950-го числился в составе нашего 5-го флота, а потому выпало ему изрядно поплавать. Много ходили на Курильские острова, в так называемые «штурманские походы» - этот район бывших японских владений для советского флота был мало изучен, вот его и осваивали. Был и Китай с Порт-Артуром, где земля русской кровью насквозь пропитана, и Корея - недальняя заграница в те годы.

К слову, с Кореей в морской биографии Михаила Феофановича связана необычайная история... Наштамповал наш печатный двор для корейцев корейские деньги, и к месту назначения решили их переправить морем, именно на фрегате ЭК-5. Привезли все денежное довольствие Страны утренней свежести в порт, в бронированных вагонах, а там наш брат-моряк на своем горбу перетаскал брезентовые мешки на корабль, а потом, по приходе - с корабля в бронированные вагоны. Все под охраной, конечно, и оцепление выстроили по принципу: один пограничник - один коммунист. Так что за ценный груз отчитались до последней банкноты.

Но пришло время ленд-лизовский фрегат вернуть американцам. Ушел ЭК-5, бывший «San Pedro», в японский порт Майдзуру. А старшина Михаил Кононов тогда же отбыл в Комсомольск-на-Амуре, где на верфях местного завода строился «Верткий» - эсминец 30-бис. На нем и дослужил положенный срок.

С морем не разлучился

Приехал моряк домой. Нужно как-то жизнь на берегу обустраивать. Хотел было поступить в техникум связи, но потом передумал и отдал документы в Архангельский судостроительный техникум, на механическое отделение. Поступил, отучился, пришло время защищать диплом. Вот только тема диплома закрытая, по подводным лодкам, а в комиссии не было ни одного, кто бы имел допуск по секретности. Пришлось ехать в молотовский техникум при заводе № 402, чтоб стать пред очи инженеров Савченко и Каткова. Сегодня об Иване Михайловиче Савченко и Александре Израилевиче Каткове любой историк расскажет как о ключевых фигурах производства на главном северодвинском предприятии, а тогда, летом 1954-го, они экзаменовали Михаила Кононова и остались очень довольны, поставили «отлично». Но и Кононов возможности не упустил - тогда же попросился на завод. Его взяли.

Михаила Феофановича я знаю лет двадцать, не меньше, с той поры, когда был он уже на общественной работе. А до этого Кононов, можно сказать, с морем не разлучался - он строил корабли. Первая его заводская должность - мастер трюмных. Первый корабль - заказ 403 - одна из торпедных подлодок, которые сдавал флоту Молотовск в начале 50-х. Потом были ракетные, но все еще дизель-электрические лодки. Когда же появились лодки атомные, он работал старшим мастером реакторного отсека, сдаточным механиком и ходил испытывать их в море. А перед этим учился шесть месяцев в Обнинске. Учился Михаил Феофанович и дальше. Время требовало все более совершенных кораблей, а для совершенных кораблей нужны были умные головы и умелые руки. Сначала он окончил Ленинградский политех, а когда его с производства неожиданно «забрали» в отдел труда, учился вновь и получил диплом инженерно-экономического института.

Море всегда испытывает человека. Поэтому труд на море всегда тяжел, он далеко не каждому по плечу, и оттого не всякий скажет, что «самая интересная работа та, что была на сдаче кораблей». Но именно такие слова я и услышал от Михаила Феофановича.

На Соловках сегодня нет того, что бы внятно говорило о школе юнг: большинство построек уже порушены, а на бывших пустырях выросли высоченные деревья. Но любой шествующий от Тамариного причала к монастырской обители видит недалеко от ее стен скорбный камень - памятник юнгам военной поры. Место это святое для каждого моряка, а для Михаила Феофановича Кононова - особое трижды. К установке здесь мемориального знака, а металлическую плиту его, к слову, отливали на Севмаше, он тоже приложил немалые усилия. Теперь у этого Соловецкого камня ему можно склонить голову, вспомнить уже ушедших товарищей. А еще оглянуться на собственную жизнь и увидеть морской след в судьбе бывшего архангельского мальчика, который ушел на войну в сорок третьем.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта