Герой романа
Четвертый курс ошеломил множеством новых предметов. Особенно смутила обработка металлов давлением. Мы сходились во мнении – ничего, кроме скуки, не предвидится. Но в полупустой пыльной аудитории у доски стоял потрясающе красивый преподаватель. «Только после аспирантуры», - шепнули за спиной. Я не могла понять, что делал этот высокий синеглазый брюнет с растрёпанными кудрями на кафедре металлообработки. С такой внешностью он должен был сниматься в Голливуде или, на худой конец, на «Мосфильме». Причём в главных ролях. Сказать по правде, я не слышала ни одного слова из лекции, завороженно следя за плавным поворотом головы и красивыми руками, рисующими на доске схемы и графики. После той лекции в него влюбились все студентки нашего курса. Но быстро сошли с дистанции, выяснив, что Вадим женат. Моя же любовь была настолько безрассудной и безнадёжной, что наличие жены было совсем неважным. Мне нравилось в нём всё – высокий рост, широкие плечи, большие ладони с длинными тонкими пальцами, вечно спадающая тёмная прядь чёлки. Всё первое полугодие я жила от одной его лекции до другой. Замирая, ловила каждое движение, слушала глуховатый голос, даже не пытаясь вести конспекты. А по ночам, во сне, гладила его волосы, целовала губы, прижималась к сильной груди и шептала безумные нежности. Моя любовь представляла собой острый клинический случай, как мне казалось, – неизлечимый. В таком состоянии меня застала зима. Снежный декабрь охватил Москву предновогодней лихорадкой и сковал морозами. Торопливые прохожие старались поскорее скрыться в тёплых магазинах, а я часами бродила по заснеженным улицам. В один из таких вечеров, когда я разматывала в комнате заиндевевший шарф, соседка Катя сказала: - Выделили путёвки на лыжную базу. Поедешь? Вдруг вспомнились школьные походы на лыжах. Залитый солнцем лес, свежий морозный воздух, скользкая лыжня и тело, до краёв наполненное чистой радостью движения – «Поеду!» Выходные принесли оттепель. С крыш в лужи падали сосульки, разбиваясь о собственные отражения. Небо, затянутое серой пеленой, не обещало прояснения. Но за городом зима не сдавалась, в лесу стояли засыпанные по пояс ёлки, а на крышах домиков институтской базы высились полуметровые шапки снега. На перроне я столкнулась с Вадимом. Это потом я узнала, что Вадим часто приезжал сюда кататься на лыжах: он спортсмен, разрядник. Но в тот момент наша встреча стала для меня неожиданностью. Ошеломленная, я чувствовала, как жаркая краска медленно заливает лицо. Мне так и не довелось насладиться красотами леса и катанием. Как в калейдоскопе сменялись картинки: вот я встаю на лыжи и застегиваю крепления, вот, придавая голосу нарочитую весёлость, съезжаю по склону вслед за Катей, а вот уже лежу в сугробе. Рядом сломанная лыжа. Попробовала встать, но ногу пронзила резкая боль, и потемнело в глазах. Вадим осторожно отстегнул крепления, поднял меня на руки и понёс к далёким зданиям базы. Мои руки обнимали его за шею, и я была так счастлива, что совсем забыла про боль в сломанной ноге. Вадим на тряской «газели» ездил со мной в соседний посёлок накладывать гипс, а вернулись мы на базу, когда уже стемнело. В нашем с Катей домике света не было, видно, она, не захотев сидеть в одиночестве, ушла к соседям. Бережно поддерживаемая Вадимом, я на одной ноге допрыгала до кровати и откинулась на подушку, вытянув вперед неуклюжий гипс. Он заварил чай в большой красной кружке и протянул её мне, присев на краешек кровати. Дальше всё было как в моих снах, только в тысячу раз лучше. До сих пор помню холодный тёмный домик, луну в окне и кровать, отзывающуюся на каждое движение протяжным скрипом, его горячие руки и свой срывающийся шепот. Он, наверное, не ожидал встретить такую страсть, и, думаю, моя безумная влюбленность польстила его самолюбию. Я же умирала от счастья в его объятиях. Лишь, нарушая романтику, нелепо торчала из кровати загипсованная нога. Чай мы пили потом по очереди, отпивая из кружки. Он совсем остыл, но мне показался необыкновенно вкусным.Майский дождь
Мы встречались редко. Слишком редко. Он всегда действовал с оглядкой, а для меня имели значение только наши встречи в общежитии или в свободной квартире друзей. Мы никогда не разговаривали о его жене. Её как будто вообще не существовало. Я старательно прогоняла от себя мысли, когда видела на его руке кольцо. Заканчивался май. Стоял один из дней, когда для счастья ничего не надо - хорошо просто от того, что улыбаешься, щуришься от солнечного луча и готова кружиться под музыку весенней круговерти, звучащей в голове. Зашла в кондитерскую, купила чашку чая и пирожное. Я увидела их, и яркий день вдруг полинял, как бумажная скатерть под дождем. Вадим нежно обнимал за располневшую талию красивую молодую женщину, гордо несшую свой уже немаленький живот. Они выглядели такими счастливыми, а я чувствовала, как разлетаются со звоном и засыпают меня обломки мира, который я создала. Очнувшись, оглянулась по сторонам: десятки глаз смотрели на меня, кто-то шептался, тыкал пальцем на пол. Там, у моих ног, мелкими дребезгами лежали осколки фарфора и растекался неопрятной лужей чай. Придя домой, я упала на кровать и только помню какое-то время спустя крик Кати, пощечины, резкую боль в низу живота, когда пыталась сесть, кровь на постели и людей в белых халатах… Мне сказали - выкидыш. Я провела в больнице неделю, пытаясь собрать себя по кусочкам. Вадим не пришел. Ни сразу, ни через несколько дней. Он вообще никогда больше не приходил. Прибегала Катя, сообщила, что меня собираются отчислить за неуспеваемость и прогулы. Мне было всё равно. И только когда в столовой неулыбчивая толстуха в нечистом халате наливала из алюминиевого бака в кружку остывший больничный чай, поняла, чего мне хочется больше всего на свете - домой. Лечь, свернувшись калачиком на старом диване, чтобы бабушка тихонько хлопотала вокруг, чтобы поднимался душистый пар из чашки, чтобы не было боли и стыда. В день выписки меня вызвали к телефону. Незнакомый голос сообщил, что меня никак не могли разыскать и что моя бабушка, Лебедева Валерия Гавриловна, два дня тому назад скончалась от обширного инфаркта.Жизнь продолжается
Хоронили бабушку в дождь. Низкое серое небо сочилось мелкими каплями, на кладбище пахло травой и прелыми листьями. По моим щекам стекал только тёплый дождь. Внутри была выжженная пустыня – ни горя, ни чувства утраты. Столы для поминок накрыли в доме бабушкиной подруги. Выпив рюмку за упокой души и послушав, как старушки выводят дрожащими голосами «Отче наш» и «Богородице», я тихонько выскользнула за дверь и вернулась в опустевший дом. Он совсем почернел, покривился и казался таким маленьким. Я прилегла на старый диван и закрыла глаза. Сквозь дремоту слышались тихие шаги, позвякивание и далёкий голос: «Просыпайся, чайку попьём». Открыла глаза – никого. Прошла на кухню, распахнула дверцы старого буфета. На полочке жаркими пионами цвёл старый чайник. Золотая крышечка потеряла блеск, на боку темнела трещина. Через полчаса я уже наливала душистый чай в кружку, вдыхала аромат лета и цветущего луга. Ледяной ком в груди медленно таял, и упали первые слезинки. Я дома, а значит, всё будет хорошо… Бабушкин чайник и сегодня со мной – много раз он переезжал с квартиры на квартиру. Я берегу его и завариваю в нём чай только по особым случаям: когда неприятности идут чередой и уже, кажется, не будет им конца, когда болеет дочь или когда остаюсь одна и волной накатывает грусть. Я сижу над чашкой чая, вспоминая бабушку, свою молодость, нелепую любовь, и понимаю – жизнь продолжается.Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
