В больнице
– Вы к кому? – спросила молоденькая с ярким макияжем медсестра. Встала из-за стола и, торопливо стуча каблучками, направилась ко мне. – Посещение с пяти до семи, – продолжала она сердито. – В шестую палату, к Коломину, – ответила я. – А-а-а, – протянула, окидывая меня взглядом. – Ну, проходите. И говорите шёпотом, тихий час у нас. Узкие проходы между кроватями, древние панцирные сетки поскрипывают под тяжестью тел. Он сидел у окна, сложив на коленях широкие узловатые руки. Обернулся, подслеповато прищурился. – Пришла! – улыбнулся счастливо. Я пристроила на подоконник пакет с продуктами. Отец нетерпеливо потянулся меня обнять. – Я уж ждал, ждал. Звоните, говорю, она придёт, не бросит своего папку. Как он сдал после смерти мамы. Год назад это был пожилой, крупный мужчина с коротким ёжиком посеребрённых волос и красноватым, загорелым лицом деревенского жителя, много времени проводящего на свежем воздухе. Сейчас передо мной сидел старик с бледными впавшими щеками и редкими белыми волосами, с потухшим взглядом водянистых голубых глаз. Он пошарил в кармане линялой больничной пижамы и протянул мне мятую карамельку. – Гостинчик тебе, Хрумка! Я отдёрнула руку, как от удара. Хрумка – домашнее прозвище старшей сестры Риммы. Она обожала орехи, семечки, сухарики и всегда чем-то хрустела. За это отец и прозвал её так. Нашёл на ощупь очки, висящие на засаленном шнурке на груди, неловко пристроил на нос. – Маринка? – выдохнул тихо. – Мариночка! Неужели я это услышала? Тридцать семь лет, всю свою жизнь ждала и услышала. «Ты», «кому сказал», «растяпа», – вот, пожалуй, и все мои имена. Стало трудно дышать, по щекам потекли слёзы, и я, больно задев бедром угол тумбочки, выбежала из палаты. – Женщина, вы куда? – закричала вслед медсестра. Я устремилась к выходу, не оборачиваясь. Скорее на улицу.Разбитое сердце
Широкие жёлтые лавочки в больничном сквере пусты, по дорожке гуляли молодая женщина с симпатичной нарядной девочкой. Малышка катила перед собой летнюю игрушечную коляску – в ней, как королева на троне, гордо сидела золотоволосая кукла. Я села на самую дальнюю скамью. Когда-то у меня тоже была кукла-дочка. Не помню, кто подарил Римме копилку в виде кошки. Кошка долго пылилась на шкафу, пока однажды сестра не объявила, что будет копить деньги мне на куклу. На мой день рождения, на пять лет, мы собирались купить красавицу, о которой я давно мечтала – с синими глазами и двумя белокурыми косичками. В свои одиннадцать лет Римма уже обладала задатками бизнесвумен. Не удивительно, что сегодня её магазин процветает. Не проходило дня, чтобы копилка не пополнилась хотя бы парой монет. К зиме кошка изрядно потяжелела. В тот вечер отец пришёл пьяный. Выпивал редко, знал, что даже небольшая доза алкоголя лишала его разума. – Мать, дай денег, – потребовал он, прогрохотав грязными сапогами на кухню. – Нет же, сам знаешь, – оправдывалась та. – Займи, найди! – упрямо мотнул головой. – У кого? Где я тебе найду? – развела руками мама. Отец обвёл всех тяжёлым взглядом и задержался на мне. – А вот я сейчас сам найду. Кошка разлетелась от первого удара молотком, с весёлым звоном покатились по полу монеты. – Папа, папочка, не надо, пожалуйста! – кричала Римма, крепко прижимая меня к себе. Я рыдала и билась в её руках. – Ты, как фашист, – шептала мама, утирая слёзы. Отец собрал деньги и ушёл, походя давя осколки копилки. Я плакала всю ночь. Мама с сестрой пытались утешать, говорили, что обязательно купят куклу на день рождения, но я только тихо скулила в ответ. Утром белокурая красавица лежала рядом со мной. Та самая, с синими глазами и косичками. Потом Римма рассказала, что мама заняла у соседки денег и к открытию побежала в магазин. Отец вёл себя, как будто ничего не произошло.Прощение
Став взрослой, я часто задавалась вопросом: почему он так и не смог меня полюбить? Мама рассказывала, что он категорически не хотел второго ребёнка, посылал её на аборт. Всегда покорная, она сдала анализы и пришла в назначенное время в больницу. Но, стоя у дверей кабинета, поняла: она не может это сделать. Дома отец её избил, обещал выгнать вместе с «приплодом», но она всё-таки родила меня через положенный срок. ...Я вспомнила свою дочь: маленькую, со сморщенным красным личиком, когда муж забрал нас из роддома. Как я смотрела на неё и понимала, что никого дороже у меня никогда не будет. Что может быть прекраснее, чем наблюдать, как растёт и развивается ребёнок? Первое «агу», первый шаг и первое слово – это невозможно забыть. В десять лет дочь принесла с улицы щенка. Я была категорически против животных в доме, но её слёзы и уговоры мужа заставили согласиться. Теперь это пожилой, ленивый и солидный пёс. Даже к животным привыкаешь и считаешь их членами семьи. Почему же отец так и не смог привыкнуть ко мне, родной дочери? Тяжёлые мысли перебил телефонный звонок. – Ну что, жив старый перечник? – весело спросила Римма. – Могла бы хоть продуктов привезти, – упрекнула я, – бельё, одежду. Тебе ехать всего два часа, неужели не выбраться в выходной? – У бизнеса выходных не бывает, – отрезала сестра. – У тебя есть время сутки в поезде трястись, чтобы папеньку навестить, а у меня и двух часов нет. – Он, между прочим, свою Хрумку ждал. Он тебя любит, дом переписал, сама же говорила. – Так не на меня, а на Витальку, единственного внука мужского пола, – хмыкнула сестра. – Или ты претендуешь? Расчётливая и прямолинейная Римма не любила выяснять отношения, но всегда ставила точки над «и» – любые вопросы, даже самые неприятные, она задавала в лоб. Нет, не нужен мне родительский дом, меня волнует другое: – Что делать будем? – Я – ничего. И тебе не советую суетиться. Всё, Маринка, пока-пока, поставщик подъехал. Если задержишься в городе – приезжай, буду рада, – протараторила она и отключилась. Хотела позвонить мужу, но посмотрела на часы и передумала – в это время он всегда занят: очередное совещание, заседание или мозговой штурм нового проекта. Послала коротенькую СМС, мол, всё нормально, добралась без приключений, и подписала, как всегда, «целую». Замуж я вышла в восемнадцать лет за первого, кто сделал предложение. Переезд в другой город, разница в двенадцать лет меня не смущали. Так хотелось поскорее уйти из родного дома, что не задумывалась о будущем, о том, что связала жизнь с малознакомым человеком. Счастье, что он оказался добрым и умным, заботливым и нежным. – Женщина, – потрясла меня за плечо знакомая медсестра. – Вы совсем ушли или вернётесь? – Что? – не поняла я. – Папе вашему укол пришлось сделать успокоительный. Она села рядом, с наслаждением вытянула ноги, достала из кармана зелёных форменных брючек сигареты и закурила. – Вы убежали, а он как забился в истерике: плачет, что-то кричит, я только «прости» разобрала. После обеда выпишут, что делать будете? – Допустим, я бы не приехала? В дом престарелых оформите? – Кто его возьмёт, раз родственники есть? Он ходячий, отправится по месту прописки. Одинокого больного старика в неблагоустроенный дом с печным отоплением и колодцем во дворе? Родительский дом, просторный и крепкий, требовал ухода и хозяйской руки – будь у отца силы, разве позволил бы он так прогнить ступеньке крыльца, что доска подломилась под его весом? Хорошо, что отделался всего лишь синяками и трещиной голени – в его возрасте любая травма может иметь необратимые последствия. Медсестра докурила и ушла. Тихий час закончился – в сквер, не спеша, выходили пациенты, насладиться тёплым солнечным днём и свежим воздухом. Я глубоко вздохнула: как хорошо пахнет молодой зеленью, но всё равно в деревне воздух лучше, вкуснее. Помню, как первый раз приехала с дочерью к родителям. – Приезжай, – просила по телефону мама, – хочется внученьку увидеть, понянчить. – В следующий раз, – привычно отговаривалась я. – Не бойся, он другой стал, добрее, – догадалась она. – И не пьёт почти, разве что на Новый год да на Пасху сладкого вина пригубит. К старости помягчал сердцем ваш батька. Мою двухлетнюю дочь отец принял сразу: взял на руки, поцеловал и строго сказал маме: – Договорись с соседкой, вечерний удой будем покупать. Ребёнку свежее молоко нужно, вон какая бледная. Я промолчала, бросив взгляд на тугие, румяные щёчки дочери, а мама счастливо рассмеялась. Тогда она ещё умела смеяться. Позже, когда тяжелая болезнь отняла силы, могла только кривить губы в бледном подобии улыбки. Как трогательно отец за ней ухаживал, предупреждая любое желание. Он любил её, хоть, кажется, и не умел этого делать. Поэтому я и приехала, что благодарна за ту заботу и мужество, с которыми он поддерживал маму до последней минуты. В сердце не осталось ни обиды, ни горечи, лишь печаль и жалость. Я вернулась в больницу. У знакомой палаты остановилась и постучала. – Входите! – крикнул мужской голос. Пять пар любопытных глаз уставилась на меня: здесь каждый посетитель интересен, и любое событие – развлечение. Отец лежал лицом к стене. – Вставай, папа, – попросила я. – Надо оформить выписку, собраться – у нас поезд ночью. Он повернул ко мне опухшее, с красным лихорадочным румянцем лицо и прошептал: – Доча… Сморщился, заплакал, шмыгая носом и всхлипывая, как ребёнок. Я присела рядом, обняла. Пыталась успокоить, гладила худую, высохшую спину. Папа взял мою ладонь и прижал к своему лицу. Я вдруг остро почувствовала его боль, страх, одиночество и, сдерживая рыдания, уткнулась головой в родное плечо.Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
